– Не берите себя в пример, Абузар Гиреевич. Вы – человек с мировым именем. Вас хорошо знает и зарубежная медицина. Таких, как вы, у нас можно по пальцам пересчитать. Вам давно бы звание академика присвоить…
– Хватит об этом, – решительно сказал профессор Тагиров.
Янгура встал и, сунув руки в карманы, прошёлся по кабинету. Вдруг остановился перед попавшейся на глаза фотографией.
– Простите, кто это? Кем она вам доводится? Я ещё не встречал среди татарских девушек таких красавиц.
– Значит, плохо смотрите, – подкольнул профессор.
Янгура промолчал, продолжая разглядывать портрет в овальной рамке.
– Эту карточку я ни на что не обменяю, Фазылджан, – пошутил Абузар Гиреевич. – Это одна из лучших моих учениц – Гульшагида.
– Вы чувствительно раните, Абузар Гиреевич. Но я не сержусь, мы старые друзья… Значит, эта девушка врач?
– Да!
– Вон как… С таким лицом ей можно бы стать киноактрисой. Сияла бы звездой первой величины… Где она работает?
– В деревне.
– Значит, совсем пропала! – в отчаянии сказал Янгура.
– Сама она несколько иного мнения.
– Наверно, не подаёт виду из-за самолюбия. За кого она там выйдет замуж? В лучшем случае – за учителя или агронома…
– Она, кажется, уже была замужем… Если не ошибаюсь, именно за агрономом.
– Вот видите!
Янгура неожиданно стал прощаться. Уже в дверях спросил:
– Что же вы решили насчёт той юной дикарки, которую мне показывали?
– Решили лечить.
– Эксперимент?
– И да, и нет.
– А… того, краснолобого?
– Он уже выздоравливает.
– Вон как!
На следующий день Абузар Гиреевич, выполняя просьбу Янгуры, позвонил Чалдаеву, однако не застал его, – сказали, что он на операции. Профессор попросил, чтобы Чалдаев связался с ним, когда освободится.
Гаделькарим Абдуллович позвонил домой Тагирову только вечером. Трубку взяла Фатихаттай. Насмешливо поджав губы, она сообщила Абузару Гиреевичу:
– «Бадьянов сад» зовёт к телефону.
Профессор тоже усмехнулся, снял очки и вышел в прихожую. Он сразу понял, о ком идёт речь. В компании, в гостях, Чалдаев, когда подвыпьет, всегда затягивает эту песню. У него нет ни голоса, ни слуха. Но какую бы песню ни начинали другие, он, никого не слушая, неизменно заводит свой «Бадьянов сад». Потом, незаметно для себя, сворачивает на «Баламишкин» и заканчивает «Айхайлюком»[7].
Они быстро договорились. Чалдаев пообещал, что по дороге домой зайдёт и возьмёт рукопись.