– Человек он был вроде бы неплохой. Агроном. Знал своё дело… Но у нас, врачей, особая профессия – ни днём, ни ночью нет покоя. И в дождь, и в буран, из гостей, среди ночи могут вызвать к больному. Уедешь – и сама не знаешь, когда вернёшься домой. Сперва муж вроде жалел, потом начал хмуриться, а в конце концов заявил: «Мне не нравится эта жизнь, выбирай одно из двух: или я, или больница…»
– Ребёночка-то нет?
– Нет, – тихо ответила Гульшагида.
Теперь, когда открыла свою душу, Гульшагида очень захотела узнать: а что Мансур, как и где он живёт, счастлив ли, есть ли у него дети? Откуда взялся слух, будто бы вернулся домой? Однако она не могла так запросто, как старшие её собеседницы, задать очень уж деликатные, мучавшие её вопросы. А сами они – ни Мадина-ханум, ни Фатихаттай – почему-то не заводили речь о Мансуре.
Гульшагида собралась было домой, но её не отпустили: мол, не всё ещё переговорили, заночуй у нас. К тому же, тётя Аксюша, к которой все так привыкли, вчера уехала в Тулу, поэтому в доме чувствуется какая-то пустота.
– Пожалей немного и Абузара, ему с тобой легче, – сказала Фатихаттай. – Он, по всему видно, очень тяжело переживает несчастье, случившееся в больнице. Он всегда так. А на людях-то, милая Гульшагида, горе легче переносится.
Абузар Гиреевич словно дожидался этого разговора, пригласил Гульшагиду к себе в кабинет. Он вынул из ящика стола какой-то журнал. Но разговор начал не о журнале, а о гибели Анисы Чиберкеевой.
– Её можно было спасти… Вскрытие полностью подтвердило моё предположение – Аниса умерла от отравления. Надо же было случиться этому именно в больнице, где сёстры, сиделки, врачи!.. – Профессор вздрогнул всем телом. – Такого я ещё не переживал, сколько ни работал в больницах. Уму непостижимо!.. Я уже думал, что мы с Магирой-ханум близки были к тому, чтобы найти ключ к сердцу Анисы… И вдруг такая резкая перемена, полное недоверие к нам… – Профессор покачал седой головой. – Тут должна быть какая-то скрытая причина… Больше всего, Гульшагида, меня возмущает Салах. Под белым халатом – каменное сердце!.. Это ведь страшно для врача. Люди доверяют ему жизнь, счастье, семью, доверяют свою судьбу, а он… Каюсь, я не раз проявлял излишнюю мягкость к Салахетдину. А теперь вот жестоко расплачиваюсь за всё. Эти укоры совести, Гульшагида, для меня тяжелее тысячи других упрёков… – Профессор, обхватив голову руками, облокотился о стол и несколько раз сокрушённо вздохнул.