– Товарищ главстаршина, а вы, похоже, боитесь смерти?
– С чего ты это взял? – В голосе Андрея прозвучало искреннее удивление.
– Просто увидел, что вы давеча во время бомбёжки побелели, как лист бумаги. Ну и подумал…
Верещагин недоумённо поднял широкие жёсткие брови.
– Говоришь, побледнел? Андрей Верещагин побледнел? – почти шёпотом произнёс он.
Галим выдержал его холодный, презрительный взгляд.
– Я правду говорю, товарищ главстаршина, – твёрдо стоял он на своём.
– Ты это действительно видел? – вдруг спросил Верещагин Галима и, не ожидая ответа, вышел.
«Неужели он лишь представляется смелым?» – глядя вслед Верещагину, подумал Урманов.
Если бы Урманов был менее горяч и имел возможность понаблюдать за собой со стороны, как наблюдают за посторонним человеком, он бы, конечно, вспомнил, каково пришлось ему всего час назад, когда лодка быстро погружалась, уходя от бомб. Но так уж бывает обычно, что человек, хорошо видящий слабости других, совсем не замечает их у себя. Скажи кто-нибудь ему такие слова, он, пожалуй, возмутился бы побольше Андрея Верещагина.
После завтрака, подойдя к Галиму и положив ему на плечи свои большие, тяжёлые руки, Верещагин сказал беззлобно:
– Эх и остёр же у тебя глаз, парень! И потом – умеешь резать правду-матку в глаза. Хвалю!
– Так меня учили – говорить только правду, – сказал Урманов резко. Но, видимо, тут же раскаявшись в своём тоне, негромко добавил: – Поверьте, я не хотел вас оскорбить, товарищ главстаршина…
Верещагин миролюбиво кивнул, провёл пальцем по пуговицам Галима:
– Но слушай: я тебе тоже должен ответить…
В это время в отсек вошёл мичман Шалденко. Он был старше Урманова лет на пять, не больше.
Верещагин и Урманов вскочили на ноги, приветствуя его.
– Садитесь, садитесь! – сказал Шалденко. – О чём разговор?
– Вот Урманов обвиняет меня в трусости, – объяснил совершенно серьёзно главстаршина.
– Да ну?.. – удивлённо протянул мичман, и на лице его под светлыми бровями выжидательно засветились большие серые глаза.
– «Вы, говорит, почему во время бомбёжки побледнели?»
– Ну, ну, дальше. Интересное замечание! – Шалденко оживился и искоса взглянул на смутившегося Галима.
– Сначала я обиделся за эти слова, – продолжал главстаршина. – Ещё бы!.. Обвинить Андрея Верещагина в трусости! За это я кого угодно могу отделать…