Избранные произведения. Том 5 - страница 37

Шрифт
Интервал


– Садись уж, мямля!

На выгоне их встретил Газзан.

– Ну, как? – коротко спросил Ханафи.

– Плохо, Ханафи-абы…

Заболевшие лошади уже были отделены от остального табуна. Одна из них, окончательно обессилев, лежала, подогнув под себя передние ноги. Другая стояла недвижимо, вяло опустив голову. Третья, вся в поту, беспрестанно зевала… Это были лучшие кони табуна: колхоз выращивал их для Красной Армии. Сердце Ханафи сжалось.

– Эдаких коней не уберечь! – сказал он с болью. – Колхоз оказал вам доверие, а вы… – И, махнув рукой на начавшего было оправдываться Газзана, принялся тщательно осматривать коней: оттягивал им веки, заглядывал в рот, в ноздри.

– Буйствовали вначале, Газизджан? – спросил дед Галяк.

– Нет. С самого утра так вот и стоят.

– А клещей, слепней много?

– Есть, конечно, но не так чтобы уж очень.

Салим растерянно метался от одного коня к другому. Ханафи долго следил за ним, наконец, потеряв терпение, прикрикнул:

– Чего бегаешь как ошалелый? Колдуешь, что ли? Говори: что с ними? Как спасать коней?

Весь дрожа, Салим невнятно забормотал что-то. Нельзя было разобрать ни слова.

– Да чего ты трясёшься? На бойню тебя ведут, что ли?! Говори человеческим языком.

– П-по-моему, Х-х-ханафи…

Бывший пограничник, Ханафи Сабиров не переносил таких людей, которые терялись перед первой же трудностью. Злился он и на себя. Какого чёрта терпел он до сих пор этого ходячего болвана! Давным-давно пора было подумать о настоящем ветфельдшере.

Дед Галяк замахал на лошадей шляпой, чтобы сдвинуть их с места. Беспрестанно зевавшая лошадь нехотя, шатаясь, сделала несколько шагов и опять встала.

– Шатается, – сказал дед, обращаясь к Ханафи. – Должно быть, болезнь мозга. Русские называют её шатун.

– При шатуне, дед, лошадь буйствует, лезет на стену, бьётся, а этих с места не стронешь. Желтушность, правда, есть в глазах…

– Эта болезнь, Ханафи, по-разному протекает. Оно верно – чаще лошадь бьётся, буйствует, но, бывает, и тихо ведёт себя. Однажды…

И старый дед пустился, по обыкновению, в воспоминания о каком-то случае из своей долгой жизни.

– Придётся, Ханафи, съездить в Исаково за Григорием Ивановичем. Тот всё знает, – посоветовал он в заключение.

На лугу показался Газинур. Запотевшая белая рубашка прилипла к телу, новенькие брюки вываляны в конской шерсти, на ботинках толстый слой пыли.