Посмотри (возьмет тебя тоска,
Прежнего властителя?) – ты стёрся,
Как ковёр с густым когда-то ворсом:
Волосы слежались, ноги босы,
Треснул посох в высохших руках.
На плечах – отрепья тех времён,
Что, должно быть, помнят гибель Трои;
Тусклый взгляд, и память – на второе;
Ветер рвы меж старых рёбер роет.
Как ты изменился, игемон!
Кто тебе поклонится теперь?
Разве раб или ребёнок – в шутку.
Разве кто лишившийся рассудка,
Как и ты. Тебе ещё не жутко?
Игемон, ты червь теперь, поверь.
Кто теперь подаст тебе вина?
Разве украдёшь, – вдвойне дороже
Изрубцованной заплатишь кожей.
Да и ты, как старый пёс, не сможешь –
Здесь сноровка, молодость нужна.
Кто к тебе проявит интерес?
Разве что «волчица» – по работе;
Если вообще проявит что-то –
Не найдёшь и унции в своей суме…
– Зато тот
Проповедник не пошел на крест.
Свет фонарей, дробящий пространство:
жёлтые листья, лужи, редкие пары –
словно с абстрактной картины,
словно художник рассыпал
все по холсту
в беспорядке/порядке,
ведомом лишь посвящённым.
Пары глядят друг на друга/в зеркало.
все очень мирно, как будто
завтра – последний день
или что-нибудь вроде –
праздник песах,
гости на Патриарших.
Думаю: кровь – это важно,
может, вопросы крови
сложнее вопросов мытаря к миру,
вопросов тождества волн в океане,
рисунка ветки в пространстве
за бурный век.
Думаю, что твою прапрапрапра-
Генрих Четвертый Наваррский
в энном далёком году нашей эры –
назвал своею женой.
Смотрю на тебя, понимаю, – это
более чем возможно.
Ты говоришь, я обязан,
просто обязан,
может быть, прямо сейчас
сесть написать роман о Пилате.
Ты даже знаешь, как я начну:
«В белом плаще с кровавым подбоем…»
Мир обретает сходство с ночной Иудеей;
тень привычным движением
льёт из чаши во фрукты
первый глоток – богам.
*
Я не выигрывал денег
и не снимал в цоколе комнат
с печкой и окнами в уровень туфель,
дивных туфель с накладками в виде бантов,
не был историком,
просто писал стихи.
Встретились мы с тобою вовсе не в переулке,
ты не несла мимозы в руках и не бросала их в грязь,
и всё же…
*
Были осенние парки,
были жёлтые листья, лужи, свет фонарей,
дробящий время
на прошлое и настоящее,
на то, что было, и то, что есть,
словно художник поверх одной
писал совершенно другую картину.
Мне иногда казалось:
ты замужем за инженером,
мы встречаемся тайно,
едим печёный картофель,
пока под дождём бушует сирень.