С трудом застегнув чемодан, она бережно потрогала корзинку, в которую упаковала пяток хорошо разросшихся кустиков ее секретных огурцов, проверила деньги и билеты, щелкнула замком любимой сумочки на тоненьком ремешке и села в прихожей на стул. До поезда было еще часа три, Лялька, втихаря от матери, заказала ей такси и вот-вот должна была прискакать, проводить бабушку.
Наконец, Лялькин ключ зашебуршал в замке. Внучка влетела, взорвав в прихожей облако резких, незнакомых духов, хихикнула.
– Ну, ты, баб, даешь ваще. Куда ты этот балахон напялила? Там жарища, под сорок. Ты сарафан положила, тот, что я тебе принесла?
Лялька, действительно, притащила ей на днях сарафан, весь в алых искорках на белом фоне. Аделаида быстренько спрятала его в шкаф – не носить же такое неприличие.
– Нет, Лялечка. Я забыла про него…
– Забыыыла? Я на него полнаушников отдала, а она забыыыла. Ну ка доставай! И вот еще!
Лялька быстро пихнула сверток с сарафаном в бабушкин чемодан и вытащила крошечную косметичку.
– Смотри! Тут тон – он подтягивает морщины, лифтинг, слышала? И крем такой – тоже, попробуй только не мажь. Помада модная, свою можешь выкинуть и тушь тут удлиняющая. Все маленькое, но, тебе хватит. В поезде потренируешься.
Она сунула косметичку к сарафану, глянула на часы.
– Давай, давай, пора. Такси ждет. Вперееед. И да, бабуль. Ты на мать внимания не обращай. Жизнь у тебя одна. Думай головой, так ты меня учила? А мать… Она только о себе думает.
***
Поезд разогнался так, что в плохо вымытых окнах только мелькали давно забытые картинки. Жаркое, степное марево, высокие, пирамидальные тополя, полустанки. На редких остановках румяные тетки в белых, завязанных назад косынках продавали семечки, квас и пирожки, Аделаида покупала пакетики, что-то ела, хрумкала семечками и чувствовала себя совершенно счастливой. И такой – ясной, яркой, молодой, даже. Она смело намазала на себя все, что нашла в Лялькиной косметичке, достала сарафан и повесила его на плечики, благо в купе она была одна. Жара, действительно стояла устрашающая, горячий степной ветер врывался в окно и отдавал ромашкой и полынью. Все это – голубой плащ, тесноватые туфли, дождливая Москва казались Аделаиде далекими и ненужными, легкие полотняные тапочки, которые она купила перед самым отъездом, сарафан и полупрозрачная косынка, и совершенно другая Адель – все это было настоящим и долгожданным…