Наконец, пошёл третий час томительного ожидания, и от былой сплочённости в коллективе не осталось ни капли. Смолкли разговоры о любви, планах на жизнь и её архитекторах. Напряжение густело с каждой минутой, и Якимов, не скрывающий негодования по поводу того, что машина под их креслами пылесосом высасывает последние топливные резервы, вступил с командиром в ожесточенную словесную перепалку, настаивая на немедленном уходе подальше от Москвы.
Руднев же к ведению ситуации второго пилота отнесся без энтузиазма и, отмахнувшись, как от назойливой мухи, продолжил стоять на своём, упрекая подопечного в неумении грамотно распределять имеющиеся возможности. Он, как истинный руководитель, любил как можно дольше оттягивать любое решение, которое ему было неприятно, но без которого он все же не мог обойтись. Возникшее бурление походило на старинную забаву русского чиновничества под названием «Решение проблем, которых не существовало ровно до тех пор, пока их не начали решать».
Конечно, командир серьёзно рисковал, но риск этот, по его мнению, был осмысленным. Уйти на запасной, какой бы сложной ситуация не была, – только половина успеха. Основные занозы поджидают на земле, когда значительная часть рабочего времени экипажа будет уже потрачена. А летать больше положенного нельзя. Кроме того, на запасном самолёт никто не ждал – потребовалось бы размещать пассажиров, появилось бы нарушение графика использования самолёта и прочие удовольствия. Руднев не питал никаких иллюзий, поэтому нежелание отправиться в опалу руководства авиакомпании усиливало мотивацию командира совершить посадку именно в аэропорту назначения. Не использовать шанс на повторный заход равнялось преступной халатности, после которой ему не видать командирского кресла, как своих ушей. Тем более что он мог успешно завершить и первый заход, если бы не злосчастная сигнализация.
Парировать Якимову было решительно нечем, но и менять своего мнения он не желал, тщательно скрывая подкативший к сердцу комок отчаяния. Повышенный тон командира непроизвольно толкал на такой же ответный. Бортинженер же, никак поначалу не вмешивающийся в партию настольного тенниса побратимов, где вместо ракеток были испепеляющие взгляды, а вместо мяча – острые фразы, теперь пытался разрядить обстановку шутками, на что и командир, и второй пилот пригвоздили Терехова тяжелыми взглядами к креслу, хоть в чём-то достигнув консенсуса.