Староста снова помолчал и закончил:
– Мне в сорок восьмом меру пресечения поменяли. Я теперь не зэка, а ссыльный. Почти свободный человек. Кореш один, сидели вместе, в Якутск зовет, на фабрику. Но я не поеду, устал от холодов. Вот срок закончится, деньжат скоплю и рвану к сестре в Саратов. А политрука этого я найду. Зайду в гости, если жив еще.
Трибунов замолчал и больше не проронил ни слова. Сидел и смотрел на огонь в печи. Заключенные вокруг играли в карты, разговаривали, кто-то смеялся. Отдельной кучкой сидели блатные. Они оживленно что-то обсуждали, разбавляя речь виртуозным матом. В полумраке у некоторых можно было разглядеть темные наколки на костяшках пальцев.
– Японские стихи, – тихо проговорил Митя больше для себя самого. – Интересно было бы почитать.
На нос упала холодная капля. От жара печи начал таять иней, толстой белой бахромой облепивший низкий потолок барака. Люди вокруг разговаривали и дышали. Жили. Стало тепло, даже душно. Хотелось скинуть тяжелый ватник, но Митя только плотнее закутался в одежду, чтобы подольше задержать тепло. Завтра снова ранний подъем, холодные промерзшие тоннели прииска и тяжелые тачки с породой. Норма – пятьдесят за смену. После сегодняшних работ до сих пор немели руки. Митя думал, что будет очень горд собой, если осилит хотя бы десять тачек.
Уже перед самым отбоем, после вечернего построения, умер один из обитателей «Германии». Вернувшись в барак с плаца, заключенные снова расселись тесным кругом возле печки. Один из них сполз с табуретки на пол, как будто хотел подобраться поближе к теплу, неуклюже сел на землю и уткнулся лицом в колени, потом застонал, дернулся несколько раз и затих. Кто-то протянул руку и попробовал нащупать на шее пульс.
– Все, – спокойно сказал он, – откинулся земляк. Давно уже на сердце жаловался.
– Хорошая смерть, – послышался чей-то голос. – Всем бы так…
Трибунов поднялся с места, подошел к покойнику, посмотрел на него сверху вниз и громко крикнул:
– Дежурный!
Никто не ответил. Трибунов осмотрелся по сторонам и снова рявкнул:
– Где дежурный, мать вашу?!
– Я здесь, начальник, – подал голос кто-то из блатных.
– Тело в морг, – скомандовал староста.
К нему подошел коренастый тип, которого все в бараке звали Америкой, – ростовский карманник с кривым, сломанным когда-то носом.