Остановившись у стены, он зажмурился:
– Ага… связки первичные грубые весьма, а вторичные спутаны. В структуре ошибка, которая, собственно говоря, вас и спасла.
Земляной вновь икнул:
– Извините…
Анна пожала плечами. Выглядела она растерянной, но отнюдь не несчастной.
– Может, вам уехать?
– Нет, – ответила она. – В первый раз меня пытались убить в Петергофе. Не думаю, что расстояние спасет.
– А если за границу?
– Что мне делать за границей?
– А что там все делают? – Земляной приоткрыл левый глаз, в котором проступила характерная желтизна.
К вечеру исчезнет. И конфеты проклятые он доест, тут и думать нечего. И хорошо, если сам, главное, чтобы мальчишкам не скормил в воспитательных целях. Будут потом животами маяться. А Земляной же об этом не подумает.
– Понятия не имею.
– Вот и узнаете.
– Нет, – Анна тряхнула головой. – У меня оранжерея. Заказы. И проклятие, в конце концов… И я не хочу, чтобы мой дом сгорел. Или его сожрали древоточцы. Или приключилось еще какое-нибудь несчастье. Я не знаю, что за этим стоит, но зачем кому-то надо меня убивать?
– Может, и незачем, а может… Скажите, у вас тут не появилось вдруг желания отыскать своих настоящих родителей?
– Для чего? – а теперь удивление Анны было совершенно искренним.
– Не знаю… обвинение там выдвинуть. Или упасть на грудь и оросить слезами.
Она фыркнула и отвернулась к окну. Тонкий профиль, в котором теперь Глебу видится что-то донельзя знакомое, но он понятия не имеет, что именно.
Это от усталости.
И раздражения. Тьма не желала ждать, когда наглый человечишко одумается. Тьма уговаривала отпустить ее. Уж она-то сумеет добраться до глупца, который осмелился перечить мастеру. Она… заставит его пожалеть.
И раскаяться. И рассказать все-все…
Тьму Глеб сдерживал, правда, не без труда.
– Значит, не думали…
– К чему это все? – Глеб наблюдал за Анной, надеясь, что внимание его не будет истолковано превратно. Он просто смотрит.
Смотреть он может.
Он и его тьма, которая рядом с Анной замолкает. Ей тоже нравится. Да, именно смотреть. И слушать.
И еще ненароком коснуться руки, которая холодна, но Глеб все равно слышит, как бьется пульс. Анне страшно. А гордость мешает выказать страх. И она притворяется, будто бы все в полном порядке, будто она совершенно спокойна, но сердце не обманешь.
Обманешь.
Тьма смеется. Она-то знает, что можно сделать с сердцем. И не только с ним.