Пакеты с продуктами перекочевали на пол, а они стояли, тесно прижавшись друг к другу, слившись в жарком поцелуе. Наконец Джин, хватая ртом воздух, оттолкнула его голову, однако он не разжимал рук.
– Анри… что это на тебя нашло сегодня?
– Лучше не спрашивай…
Он загадочно ей улыбнулся, опасаясь проговориться, и зажал рот новым поцелуем. С нее как-то слетели пиджак и блузка, а следом и юбка, открыв белый ажурный пояс с резинками, панталончики и капроновые чулки со швом на умопомрачительных ножках.
Анри пробежал руками по крепким бедрам, крепче прижал ее к себе. Джин не сопротивлялась, когда он опрокинул ее на кушетку, и сама распахнула на нем рубашку. В этот момент послышался грохот поезда, оба засмеялись, а он пробормотал, расстегивая бюстгальтер:
– Черт возьми! Как всегда, вовремя. Знаешь, а мне эти звуки стали даже нравиться, – с улыбкой отозвалась Джин и поцеловала его.
Минуту спустя их тела слились так же тесно, как губы, и прошли, казалось, долгие часы, прежде чем они заговорили снова. У входной двери горел свет, а в гостиной, где они лежали, и в их маленькой спаленке было темно, но Анри все равно почувствовал на себе пристальный взгляд жены.
– Мне кажется, ты что-то от меня скрываешь. Я все эти дни чувствую какую-то непонятную тяжесть в груди.
Анри не знал, что ей ответить: сегодня это было не легче, чем два дня назад, а к концу недели будет еще тяжелее, – и тем не менее сказать надо. Теперь он уже жалел о принятом решении и впервые за минувшие три дня вдруг усомнился, что поступает правильно.
– Даже не знаю, как тебе сказать…
Джин вдруг все поняла женским чутьем, и сердце ее тревожно забилось. Он не мог видеть в темноте взгляд ее широко раскрытых глаз на вмиг ставшем печальным лице. Именно таким оно было до замужества. Они были такие разные: Анри часто смеялся, сыпал шутками, остротами, постоянно придумывал что-то смешное. Жизнь обходилась с ним милостиво, не то что с Джин: ей жилось нелегко с самого раннего возраста. Жизнь с родителями-алкоголиками, сестрой, страдавшей эпилепсией, была не сахар. Джин было девять, когда сестра умерла, причем в одной с ней постели. Девочке пришлось учиться выживать чуть ли не с самого рождения, но жизнь ее не сломала, а скорее закалила. Анри знал, что со временем ее прирожденный вкус к жизни должен раскрыться подобно цветку, который любовно выращивают и холят, и заботился об этом как умел.