среди тех “способностей” (powers), которые могут быть приобретены через samyama, таковую знания момента когда кто-то умрёт. Такое знание позволило бы попытаться быть в наилучшем состоянии чтобы подготовиться к смерти: в медитации, а следовательно, отделенным от настроя (имея полный контроль над потоком сознания и/или абсолютное отделение от него) и обстановки. Тот же эмфазис на этот последний момент находим в Христианстве пятнадцатого века: тогда как в двенадцатом и тринадцатом веках “балансовый лист закрывается не в момент смерти, но в dies ilia, последний день мира… [великое собрание] в пятнадцатом веке переместилось в комнату больного… Умирающий человек увидит всю свою жизнь будто содержимое книги, и он будет искушаем либо отчаянием от своих грехов, ‘тщеславием’ своих хороших дел или страстной любовью к вещам и персонам. Его аттитюд в ходе этого мимолетного момента сотрет за один раз все грехи его жизни, если он удержит на расстоянии искушение или, напротив, отменит все его хорошие деяния, если он уступит. Финальный тест заменил Страшный Суд…”>44
Сквозь Неотражающее Стекло
Только лишь кто-либо проходит сквозь неотражающее зеркало, внезапно ли, как в Орфее Кокто, или постепенно, как в растворении в Алисе в Зазеркалье Льюиса Кэрролла (“Зеркало начинало таять, словно яркая серебристая дымка. ⁄ В другой момент Алиса была на другой стороне зеркала”)>45, он либо приходит к пониманию, что был замещен дублем или обитает с ним в одном разуме, как в Алисе в Стране Чудес: “Но если я не та же, следующий вопрос ‘кто в мире есмь я?… Я, должно быть, заменилась на Мабел!”’;>46 либо же он раньше или позже неожиданно обнаруживает его или ее как другое тело, как в Утином Супе. В Утином Супе персонаж Граучо Маркса продолжает свою попытку удостовериться, является ли схожесть, которую он видит в рамке зеркала, его отражением или самозванцем даже после моментного и невнимательного перехода на другую сторону. Этот кадр, который одновременно один из наиболее пугающих и один из наизабавнейших, т. е. один из самых ошеломительных в кинематографе, задействует в комической манере набор особенностей, которые присущи немертвым и шизофреникам, например диегетическую закадровую тишину (silence-over) и передачу мыслей (thought broadcasting): весьма подобающе, что самозванец, знающий в этой сцене каждое импровизированное движение персонажа Граучо, в другой части этого фильма – шпион. Должно ли приписать то обстоятельство, что персонаж Граучо смотрит только на свою схожесть, а не на другие объекты, чтобы решить, смотрит ли он в зеркало, нарциссизму? Или же должно рассматривать эту фиксацию как вызванную очарованием и тугодумием, которые завладевают в таких аномальных ситуациях?