Смех является порождением избытка жизненных сил. Как таковой, избыток не может быть заключен в какие-либо фиксированные границы, он превосходит любые пределы, любую определенность он переводит в ее противоположность. Так, избыток мудрости порождает глупость. Однако глупость в данном случае является не следствием недостатка ума, но роскошью, которую может позволить себе дух, достигающий своих собственных границ и пределов, дух, от своего избытка переливающийся за свой собственный край: «И у кого слишком много духа, тот может сам заразиться глупостью и безумством. Подумай о себе самом, о Заратустра! Ты сам – поистине – даже ты мог бы от избытка мудрости сделаться ослом».[15] Так, совершенный мудрец превращается в шута и дурака: «ein Weiser ist auch ein Narr».[16] Границы между мудростью и глупостью, между мудрецом и шутом становятся зыбкими, противоположности начинают обнаруживать тенденцию к трансгрессивному взаимопереходу.
5. Танцор (der Tanzer). Если смех осуществляет трансгрессию в области духа, то танец представляет собой трансгрессию тела. Танец есть способ устранения границ между телом и духом: в танце тело одухотворяется, а дух «отелесивается» (выражение М. М. Бахтина). Тело утрачивает свою тяжесть, становится музыкальным инструментом, становится самой музыкой. Танец есть преодоление всякой тяжести: «И если в том альфа и омега моя, чтобы все тяжелое стало легким, всякое тело – танцором, всякий дух – птицею: и поистине, в этом альфа и омега моя!».[17]
Императив танца распространяется не только на человека, но и на божество: «Я поверил бы только в такого бога, который умел бы танцевать».[18] Человек, который научился танцевать, преодолевает тяжесть и скованность собственной телесности. Но бог, который умеет танцевать, преодолевает уже свою божественную не-телесность: он перестает быть лишь чистым, лишенным плоти духом, так как для танца необходимо тело. Посредством танца снимаются границы между богом и человеком: «Теперь я легок, теперь я летаю, теперь я вижу себя под собой, теперь бог танцует во мне».[19]
6. Поэт (der Dichter) и отшельник (der Einsiedler). Обе стратегии по своему содержанию связаны с устремленностью к потустороннему, со служением Богу. Поэт не только прославляет Бога, но он фактически создает богов силой своего художнического инстинкта: «Ах, есть так много вещей между небом и землей, мечтать о которых позволяли себе только поэты! И особенно