– Хочешь, кузнец, тебе я тоже найду жену? Замечательную…
Что оставалось мастеру Туграну? Отказаться от такой чести неловко. Жены у него вообще-то не было. Как все, он потерял её на войне.
– Удобно ли это будет, ильтотар?
– Удобно, да ещё как! Для тебя, мастер, жену сама Айгуль, землячка твоя подыщет. Ну что, договорились?
– Стоит ли её беспокоить, ильтотар? Да и поздно уж мне.
– Что ты говоришь, ты ещё молодец! Впрочем, ты прав, – внезапно согласился Куриш-ильтотар. – Свой срок есть не только у лошади, у человека он тоже есть. Но ведь ты останешься у нас?
Кузнец протянул в знак согласия большую ладонь:
– Мужчина не меняет своего решения, ильтотар.
* * *
Свадьба растянулась на девять дней. «Девять» угры считают священным числом. На десятый день Рухил, Рамул и прочие джигиты, приехавшие за жёнами, собрались в обратный путь. К унукам, которые славились своей доблестью, предводитель угров питал особую любовь. Он не случайно посватался к дочери Шимбай-хана. С женитьбой сердечное расположение угорца к соседям лишь увеличилось. Поглаживая длинную, до самого пояса, седую бороду, он с удовольствием бросал взоры на унукских молодцов и их светловолосых жён, которых сам выдал за них замуж. Лет Куришу-ильтотару было немало, а сына, которому он мог бы доверить племя, бог ему не дал. Сегодня он оставил у себя племянника жены Атиллу и женит его на своей дочери Куркем. Через два-три года Атилла окрепнет. Тогда Куриш возьмёт Айгуль за руки и скажет своё последнее слово. А как же иначе, без родника нет реки, а без завещания нет у племени вождя. Сегодня он нашёл себе замену – человека, которому оставит земли свои и народ. Его племя объединится с надёжными унуками, а сам он сможет тогда спокойно покинуть бренный мир.
Весть об объединении сарматов с белыми тюрками опередила шахзаду Бахрама. Ещё до приезда сына шахиншах Едигер знал всё. Новость сильно взволновала его. Он был рад, что сын в пути к родному дому. Не нравилось ему лишь то, что шахзада расстался с дочерью хана сарматов.
Поразмыслив, он примирился и с этим – что поделаешь, видно, такова его судьба, – и спешно выехал во главе большого войска в Фаруз. С ненавистными жрецами ему хотелось разделаться ещё до приезда сына.
А Бахрам-шахзада между тем вот уже три дня сидел посреди степи, не зная, как ему жить дальше, куда ехать. До недавних пор у него и в мыслях не было ехать к отцу. Он бы и не поехал, если бы любимая бике не предпочла ему Мангук-хана. Разлука с ней была странной. О том, что они расстаются навсегда, не было сказано ни слова. Бахрам-бек уехал так же, как множество раз уезжал на джайляу или в поход, словно в скором времени собирался вернуться. Но сердце чуяло: это конец. Сафура тоже молчала. Она всё же вышла из своего шатра, чтобы проводить его. Может, в душе её дрогнуло что-то? Бахрам-бек всё ещё надеялся на это. Но сопровождать мужа до околицы, как раньше бывало, Сафура-бике не захотела. Она стояла у своего порога, не сделав в его сторону ни шагу. Чтобы не видеть этого, Бахрам-бек ни разу не обернулся. Оба понимали, что так расставаться нельзя. Чем всё это кончится, Бахрам-бек не знал, но чувство растерянности, обиды, безысходности не покидало его. Порой казалось, что для них не всё потеряно, что есть ещё время, чтобы хорошенько обдумать всё. Он пытался утешить себя тем, что рядом с ним юное, очаровательное создание – дочка Германариха, с которой он никогда не расстаётся. Он женится на ней, но, по обычаям персов, жениться без благословения отца нельзя. А вот брата девочки, Баламбира, ему нисколько не жаль, он с лёгким сердцем оставил его Сафуре-бике.