Мельком взглянув на тело покойной, он бросил санитарам: «Упаковывайте», а сам жестом показал Дмитрию, чтобы тот шел на кухню. Бесцеремонно расположившись за столом, участковый вынул из планшета бланк протокола и принялся его заполнять.
Дмитрий встал у окна. Скрестив на груди руки, он с нескрываемой неприязнью наблюдал за полицейским. В мозгу гротескной каруселью крутилась пренебрежительно брошенная лейтенантом фраза – «упаковывайте».
Вот же подонок! Это что ему, посылка какая-нибудь?! Или они там все такие в полиции, бездушные служаки?!
– Как фамилия потерпевшей? – нарушил молчание участковый, при этом не отрываясь от писанины.
– Шлангина.
«Разве она потерпевшая? – подумал про себя Дмитрий. – Вроде ее никто не убивал. Она просто умерла!»
– Лекарства какие-нибудь принимала? – задал очередной вопрос лейтенант.
– Конечно. Ей восемьдесят семь лет, любой человек в ее возрасте принимает лекарства, – заметил парень и в доказательство своих слов указал на подоконник, где виднелись шеренги пузырьков и коробочки с таблетками.
– Это как посмотреть, – невозмутимо возразил полицейский. – Моя прабабушка, например, в деревне всю жизнь прожила, ни разу к врачу не ходила. Дожила до ста четырех лет. И лекарств не признавала. Не то, что городские…
– Она пережила ленинградскую блокаду, – глухо произнес Дмитрий.
Лейтенант даже ухом не повел, и это равнодушие подхлестнуло гнев Свободина еще больше. Он уже начинал ненавидеть не только его, но и его сточетырехлетнюю прабабушку, которая, по сути, была вообще ни в чем не повинна.
– Твой паспорт, – сказал участковый, оторвав глаза от протокола. – И военный билет, – добавил он.
Помедлив, Свободин принес документы из комнаты, и полицейский принялся листать паспорт.
– Почему не по месту регистрации живешь? – поинтересовался он.
– Просто живу, и все, – ответил Дмитрий. – Разве запрещено жить у родной бабушки?
Участковый не удостоил его ответом, переключившись на справку из военкомата.
– Не служил? – уточнил он, и Дмитрию показалось, что в голосе лейтенанта скользнули пренебрежительно-злорадные нотки.
– Нет, – сдержанно ответил он.
Холодный взор бесцветных глаз полицейского остановился на запястьях Свободина, на котором белело несколько параллельных шрамов.
– Ты что, из этих, что ли? – усмехнулся он, жестом имитируя пилящие движения. – Депрессушник? Уклонист?