Марк вошёл в большую мрачную камеру человек на пятьдесят, заполненную под завязку. Лишь пара нар пустовала.
Серые неоштукатуренные стены, грубо забрызганные раствором снизу доверху (под «шубу») для того, чтобы писать на них было невозможно. И такой же серый грязный бетонный пол.
Несколько тонких чёрных матрасов лежат на замызганном полу в правом углу камеры, рядом с ничем не огороженной ямой туалета. На одном из них – молоденький черноволосый паренёк в окровавленной майке и с невыразимой печалью в огромных почти чёрных глазах.
В камере шум и гам, затихающий с лязгом открываемой двери и появлением новичка. Все взгляды впиваются в его особу. Явственный запах угрозы. Атмосфера угрозы обволакивает с головы до ног.
Камера ждёт. От первого слова впервые вошедшего зависит его дальнейшая судьба в этом искусственном социуме.
– Здорово! – отрывисто выдохнул Марк низким голосом, стараясь не выдавать волнения, справиться с которым так и не удалось.
Слава богу – случайно поздоровался так, как здесь принималось. Не «Здрасьте!», не «Добрый день!» (какой он в тюрьме «добрый»?), а просто «Здорово!». Можно было ещё: «Здорово, земляки!»
А если бы поздоровался по-другому или промолчал, прошёл бы дебильный обряд «прописки», который потом наблюдал не раз.
На стенке кое-как обозначена морда льва. «Прописываемого» подводят к ней и задают вопрос: «Ты как будешь со львом драться? До синяков? До крови? Или до смерти?» Бедолаги, как правило, выбирают один из первых двух вариантов.
И тогда под общий хохот камеры они молотят кулаками по морде льва на шершавой бетонной стене до синяков или пока не изобьют руки в кровь.
Оказывается, правильный ответ: «До смерти». Надо подойти, слегка щёлкнуть пальцем нарисованного зверя по лбу и сказать: «Убил. Он же мёртвый». Глупость, но с такими идиотизмами придётся встречаться ещё не раз.
– Здорово! – вразброд ответили несколько здоровенных, накачанных, полуголых, в татуировках, распаренных затхлым зноем камеры тел, сидящих за длинным деревянным обеденным столом, и Марк сразу почувствовал: они здесь главные.
Троим было лет по двадцать. А один постарше, лет тридцати, высокий, крепкий, коротко стриженный блондин с ярко-голубыми глазами и Уголовным кодексом в руках буркнул, обращаясь к Марку:
– Статья?
– Сто шестьдесят девятая, – ответил тот.