Нормальные горожане - страница 2

Шрифт
Интервал


Не без труда он отказался от тесных рваных джинсов в пользу однотонных брюк классического кроя, сменил широкую куртку-парку на черное полупальто, стер десяток приложений из памяти телефона и удалил аккаунты в некоторых социальных сетях, неожиданно распознанных им как площадки для подростков. (Строго говоря, в своем распоряжении он оставил только «Фейсбук»). Возможно Егор действовал слишком быстро, и ему даже казалось, будто этот неожиданный поворот сознания в сторону условной взрослости – продолжение того же самого кризиса, точнее его новая фаза. Но здесь уже нельзя было ничего поделать, и любая попытка посмотреть на это отстраненно отзывалась попаданием мышления в некое слепое пятно сознания, и, сунувшись в него (для верности дважды), он больше не старался оценивать свое положение со стороны, предпочитая просто внимательно рассматривать каждый текущий момент.

Сознательный шаг в антураж взрослой жизни неожиданно отозвался отрезвляющим эффектом, и это Егору совсем не понравилось. Он вдруг осознал, что остаться подростком, просто напустив маску взрослого, уже не получается, будто теперь что-то внутри бесстрастно закрепляло сделанный им выбор и распространяло его на все пространство личности. Словно раньше он мог обмануть и себя и других, а теперь потерял эту способность.

Некоторое время спустя началось что-то совсем чудное. Вкусы Егора очень быстро претерпели – ни дать ни взять трансформацию, причем по большинству направлений: от еды до искусства. Допустим, совсем недавно он не мог смотреть на овсяную кашу, а теперь ничего другого на завтрак не хотел, словно ел ее всегда. Так же неожиданно Егор вдруг прекратил слушать молодежную музыку, вместо этого взявшись за аудиокниги, к тому же выбирал таких авторов, от которых прежде держался подальше: Достоевского, Л. Толстого и практически всю остальную когорту классиков. Кстати только теперь Егор начал понимать, каким образом оценивается ловкость того или иного писателя, и почему Пушкин в этом смысле еще какой «…ай да, сукин сын!».

Возрастная деформация продолжала гнуть Егора в дугу, и следующим этапом стало его увлечение кинематографом. Нет, не то, как это было раньше – включить какую-нибудь популярную дрянь в обеденное время или перед сном – теперь просмотр фильмов приобрел иной вдумчивый образ, а их выбор стал отличаться качественно. Сначала он взахлеб пересмотрел все самые популярные советские фильмы совершенно другим, до сих пор не доступным ему взором. И если такие картины как «Они сражались за родину!» и «12 стульев» незамедлительно были признаны Егором как классика на все времена, а после просмотра фильма «Москва слезам не верит» он не выдержал и произнес: «Правильно Меньшову Оскара дали!», то после фильма «Белый Бим, черное ухо», в Егоре что-то надломилось окончательно, и он уверовал в классику кино как в непогрешимый эталон. Под эту дудку ему захотелось придать анафеме всю современную кинопродукцию, особенно отечественную, и применить к ее производителям ту же меру, которую прилагают к пойманным ворам на арабских рынках. Но так же неожиданно Егор переключился на классику французского кино, и Годар с Кокто отвлекли его от желания расправы над отечественными киноделами (хотя, скорее всего, временно).