Дыхание участилось. Легкие сгустки пара быстро бесследно таяли в морозном ночном воздухе.
Ладонь сильно дрожала, когда прошлась ко лбу поверх глаз. Замерла.
В каком-то отрешении, рука еще раз дергано повторила маршрут. Потом еще раз и еще.
Пусто.
Звезды, снег и непонятный ориентир так и стояли перед взором. Но глаза уже ничего не видели.
Человек замер. На коленях, с поднятой к лицу рукой. Казалось, он закончил свою борьбу с существованием. Безмолвная скульптура в безмолвном мире. Высшее искусство – не скрытое, но и никогда никем не увиденное.
Но нет. Пальцы закостенело согнулись, точно когти небесного хищника. И ладонь с силой прошлась по лицу, местами обдирая ногтями небольшие куски обледенелой плоти.
А после все тело выгнулось и издало самый душераздирающий крик, что только слышала здесь природа. Он был полон ярости, в него была вложена вся оставшаяся сила гаснущего сознания. Без жалости и мольбы, без обреченности. Без звука.
Императив воли над реальностью.
И вновь наступила тишина.
Холод. Снег. Звезды. Отголоски и вибрации гневного крещендо…
А спустя еще несколько неотличимых друг от друга моментов раздался скрип следующего шага.
А вот наступившее лето выдалось жарким. Будто в искупление за ушедшие в забытие холодных дней души, солнце расщедрилось и теперь в избытке дарило свой жар душистым лугам, наряженным в пушистые зеленые кроны рощам и ласковым тихим речушкам. Почва изрядно ожила после весенних паводков и теперь жирно блестела на вспаханных и засеянных полях. Колосья пшеницы с силой стремились вверх, обещая изобилие урожая изголодавшимся людям.
В форпосте, стоящем у излучины разливистой реки, велись работы. Телеги подвозили крепкий камень и строительный лес. Рабочие из окрестных лагерей, загорелые и окрепшие, день изо дня трудились, восстанавливая погоревшие зимой восточные и южные укрепления. Работы было много: часть стены уже расчистили и разобрали сгоревшие перекрытия, новые створки ворот и металлическую решетку уже можно было устанавливать в заново сооруженный портал входа, оплывшие под жаром камни обвалившейся внутрь башни были лишь блеклым напоминанием того ада, что развернулся здесь под конец зимы.