Кацамаки глубоко скорбел о своей греховности, но винил в ней не себя, а божество. Если оно столь явно и быстро исполняло желания любого проходимца, почему же не внимало его единственной просьбе? Так душа его томилась между раскаянием и осуждением божества за нежелание помочь.
– Услышь меня, услышь, прошу тебя! – вновь и вновь обращался он с мольбой и обещал: – Вот увидишь, я сразу изменюсь, не стану брать себе ничего, даже самого необходимого, буду трудиться, чтобы добыть себе пропитание. Я стану добрым и щедрым, а все накопленное раздам нищим, не буду пренебрегать ни одним человеком, даже этой грязной Аяко…
И вот Кацамаки почувствовал, что душа его исполнилась благодати, по спине и затылку пробежали мурашки. Ему показалось, что это был знак признания искренности его молитвы и того, что божество услышало ее…
Он молча встал у окна, закрыл глаза… Вдруг ему послышалось, будто кто-то зовет его по имени: «Исиу, Исиу!..» Неужели молитва достигла небес, и вот само божество зовет его?..