Вдруг что-то резко берет меня за руку, в комнате опять кромешная тьма. Я беззвучно ору, надрывая голос, что-то сильное и холодное удерживает меня. Потом появляется детский плач на несколько секунд, который сменяется на детский смех от милого до зловещего. Некая сущность, которую я не могу одолеть, укладывает меня в узкий ледяной ящик.
В области ног я слышу удары молотком, как будто прибивают на гвозди к ящику деревянные палки-ограждения, чтоб я не могла вырваться, и до меня доходит, что я в гробу. Руки крепко на крепко связаны верёвками, я перестаю чувствовать конечности, палки-перегородки появляются у меня перед лицом. Теперь вместо попыток издать звук я повторяю судорожно «спаси и сохрани» много раз подряд. Я леденею, и из последних сил выдавливаю слабый писклявый крик, а затем мёртвая тишина.
Я просыпаюсь с оглушительным криком в квартире, вся мокрая от озноба и слез. У меня безумная истерика, не могу успокоиться. Судорожно стряхиваю с себя то чего нет. То, что сейчас явь я до сих пор не осознаю. В голове так и звучит детский голос, стук молотка и три гроба. Закутываюсь в одеяло и через минуту понимаю, что сижу в кромешной тьме, отчего реальный страх возрастает. Беру рядом, лежащий оранжевый фонарь, включаю его и освещаю им комнату. Хоть страх и ужас не отступают, но я могу хоть как-то встать с кровати, чтоб включить для начала настольную лампу, а потом в одеяле иду к выключателю на стене, чтоб включить свет во всей квартире.
Возвращаюсь в кровать и выпиваю две таблетки «Эналаприла».
После этого я ложусь на подушку, не вылезая из-под одеяла, включаю тв и смотрю в него, не вникая в то, что там показывают.
После таких умопомрачительных ночей, утро начинается первым делом с прочтения нескольких молитв перед иконою на коленях на кухне и со слезами на глазах. В норму я прихожу под ромашковый чай и шоколад со вкусом мяты.
Вечером меня будит стук в дверь. Я смотрю время на телефоне.
– Кого могло принести в одиннадцатом часу? – моему возмущению нет предела.
Стук продолжается, обхватываю себя руками через шерстяную кофту и иду к входной двери. Остановившись у двери, спрашиваю:
– кто там?
– Милан, это Дима, откроешь? – дрожащим голосом говорит он.
«Что? В смысле? С одной стороны, хорошо, что это именно он, а с другой стороны, с чего бы это он решил зайти в такое время? Да, я его приглашала, но не думала же я, что он и правда придёт, ещё и на ночь глядя».