– Когда ты за мной ухаживал, – сказала Рина со справедливым раздражением в голосе, – то не был столь же нетерпелив. Однажды ты опоздал на свидание, потому что, видишь ли, заработался в библиотеке.
Этот трагический инцидент, говоривший о моей злостной невнимательности, Рина приводила в пример при каждом неудобном случае.
– Да, – отозвался я, в очередной раз выглянув в окно и не обнаружив машину, – тот случай так тебя взволновал, что ты решила выйти за меня замуж, чтобы заняться моим перевоспитанием.
Этот аргумент я высказал впервые, и Рина надолго замолкла, решая, рассердиться или, наоборот, воспринять как своеобразный комплимент.
Впрочем, если быть точным, двадцать два года назад я опоздал на свидание не потому, что засиделся в библиотеке (в Питерской публичке был тогда санитарный день, и мне было это прекрасно известно), а по той простой причине, что Света, с которой я встречался, пока на горизонте не появилась Рина, неожиданно явилась ко мне домой и начала выяснять отношения с присущей ей агрессивностью. С тех пор я терпеть не мог выяснять отношения с женщинами.
В одиннадцать Рина удалилась в спальню, заявив, что если я вторую ночь проведу на диване, это будет расценено как злостное уклонение от выполнения супружеского долга.
– О чем ты говоришь, дорогая? – обиженно сказал я. – Неужели ты думаешь, что мне нравится спать, вытянувшись, как покойник в гробу?..
Роман вернулся домой в первом часу ночи. Я рассчитал, когда он сменит туфли на тапочки и форму на пижаму, и после этого позволил себе набрать номер.
– Настырный сосед хуже прокурора, – буркнул Роман, не подозревая, что перефразировал неизвестную ему русскую пословицу. Роман знал о бывшей родине только то, что тамошние евреи сами не понимают, чего хотят. Сначала сделали революцию, потом создали лагеря, после этого строили социализм, а кончилось тем, что вернулись к капитализму. На мои возражения, что не евреи определяли исторический путь России, Роман отвечал со скукой в голосе: «Ну не медведи же. Если не евреи, то кто?» Евреи, как я понял, по мнению Романа, все еще оставались в России, а русские подались в Израиль.
– Мне спуститься или ты поднимешься? – спросил я. – Кофе я уже сварил.
– Если ты варил его, начиная с семи часов, – позевывая, сказал Роман, – то пей сам.