Все на свете кончается. Кончился и самогон. Но Аристарх не мог этого запомнить. Снова и снова он вытаскивал свою подружку, выдергивал пробку, сосал ее горлышко. Но она больше не отвечала взаимностью. Была пуста, как иссохшая грудь старухи. Он прятал ее, ворочался, дергал себя за увядший фалос, дрочил, невнятно мыча. Снова вытаскивал пустую бутылку, сосал, дрочил…
Мне надо было выйти из поезда, сойти на первой попавшейся станции. Почему я этого не сделала? На что надеялась? Зачем копила в себе яд ненависти?
Когда мы вернулись домой, Аристарх выхаживался четыре дня. Руки тряслись, нутро горело, башка раскалывалась. Потом все прошло. Он вернулся к привычной жизни, продолжил свой роман.
Он вернулся. Я – нет. Я осталась в том поезде. Меня разрывало на части. Когда я смотрела на Аристарха, меня корчило от омерзения. Буквально до рвоты. Я не разговаривала с ним, старалась не встречаться в доме. Перебралась из нашей спальни в маленькую комнатушку под крышей, сидела там или уходила в город. Лишь бы не видеть его. И в то же время я страстно хотела его. Грудь, плечи, бедра… Я хотела его. Мучительно жаждала секса с ним. И не могла видеть.
Он пытался поговорить. Обещал, что это последний раз, что больше никогда. Что не будет пить даже пива. Что я права, презирая его. Корчился. Я не слушала – глохла, превращалась в камень, сбегала прочь. Мне казалось, если он протянет руку, дотронется до меня, я лопну, как перезревший, наполненный гнилью плод. Не презрение, нет. Омерзение.
Может быть, надо было ему сказать? Я не сказала. Ушла.
Да, именно так его и звали, Фан-Фан. Ну причем здесь тюльпан?! Это уменьшительное от Франсуа. Всего-то. Франсуа Симон. Мы поженились, хотя он был несколько моложе меня. Я подумала, что неплохо сменить свою, вернее, чужую греческую фамилию на французскую. Как оказалось, столь же чужую.
Но давайте по порядку. Бросив Аристарха, я перебралась в Париж. Хотелось жизни, круговорота событий, мельтешения лиц. Как мне надоела провинция! Все знают всё о своих соседях, даже то, чего и не бывало. Постоянное чувство, что через твой забор заглядывает чей-то любопытный глаз. А Париж – это совсем другое. Простор. Размах. Пестрые клумбы Люксембургского сада. Шик Османских бульваров. Суета Латинского квартала. Ночная Пляс Пигаль. Повсюду жизнь бурлит, плещет через край.