– Кто тебя так ещё встретит, а? Соскучился по родимой русской рыбке-то?
– Я не ем рыбу.
– Это не рыба. Это селёдка. В маслице. А это не картошка-фри. Это жареная картошечка на старой чугунной сковородочке. А это – оленина! Попробуй, друг из Норильска подогнал.
– Это не оленина, – попробовал я.
– А что же?
– Не знаю, но не оленина.
– Больно ты разбираешься? Чё там, на Аляске, оленину, что ли, едят?
– Я не знаю, я не был на Аляске.
– Ну, вот, тогда и не трынди. Хочешь – жри оленину. Хочешь – жри не оленину, – заржал он как смесь бегемота с конём. Но заткнулся, как только раздался стук в стенку. – Ты давай рассказывай. Надолго, как думаешь сам?
– Честно говоря…
– Погоди, давай писанём ещё по одной, чтоб не отвлекаться… Хо!.. «Русская душа»! Я всегда только её беру. Кореш у меня работает на фабрике. Они с финнами по их технологии производят, так что лично знаю, из чего делают, доверять можно. Ну, а вы там часто хлещете водку?
– Там водка не пьётся. Не идёт. Как-то коньяк да виски больше.
– Что ж, можем потом и на вискаридзе перейти. Правда, магазы уже закрыты. Режим. До 22.00.
– Я же тебе презент… совсем забыл, – это были последние мои слова, которые высветились искренней радостью в глазах Вовки. Больше за вечер взглядами мы не встречались.
Вручил я ему бутылку дорогого виски, купленного в Duty Free, и трёп понёсся дальше.
– О, спасибо. Из дьютика?
– Нет. Из фирменного магазина.
– С лучших стриит ЛондОна.
– Точно. Только с Нью-Йорка.
– Коньяк?
– Виски. Хорошее. Крепкий алкогольный напиток, приготовляемый из зерна. В общем, это та же водка.
– Ой, да знаем мы. Та же да не та. Извини, ею продолжать мы всяко не будем. Подарочек мы уберём подальше. Будет повод… Новый год – праздник дорогих открытий, знаешь ли!
– Да не доживёт она до Нового года! – пронеслось у меня над ухом.
В проёме кухонной двери появился пожилой, но всё ещё крепкого телосложения мужчина. Татуированное солнышко с морскими волнами на руке свидетельствовало о его причастности к морским походам в прошлом. Этот отличительный знак я сразу приметил и не спутал бы его ни с каким другим. Первое, что пришло бы мне на ум, будь я на месте Вовки, – это то, что ты, дед, скорее сам не доживёшь, нежели вискарь. Так напугать! И как он только тут оказался? Партизанил не иначе в 41-ом, да и сейчас, собственно. Подкрался так тихо и незаметно, что я реально дёрнулся, сердце рухнуло в пятки. Появился как чёрт из табакерки. И тут же я задумался – как это он мог и на флоте служить, и партизанить одновременно? Грёбаные мысли…