– бодрящего напитка из особых зёрен, растущих в Селакских горах. Кувшин был безнадёжно пуст, что не добавило стражнику благодушия.
– Какая ещё ведьма? – удивлённо спросил всё тот же голос.
– Какая-какая, – проворчал Аркипп ещё более зло. – Кинана, дочь этой колдуньи Калаиды, покойной жены нашего царя.
– Что-о-о? – взъярился голос, и в сторожке появился второй стражник, тоже заспанный, но с налитыми кровью глазами и сжатыми кулаками. – Как ты назвал высокочтимую царевну Кинану и нашу будущую царицу?
– Ха, царица! Это мы ещё поглядим! – сказал Аркипп, становясь против Эола. – Поглядим, захотят ли герийцы видеть на троне женщину, да ещё и ведьму.
– А ты, значит, у нас поклонник Аминты, этого сопляка, что в свои тринадцать на коня толком сесть не может? Или тебе по нраву его мать-чужеземка? То-то я слышу, как ты повторяешь их лживые бредни.
– Царица Талая – просвещённая женщина и царского рода, в отличие от Калаиды, а Аминта – мужчина и по обычаям цивилизованных стран должен стать царём!
– Ещё раз я услышу, как ты хулишь высокочтимую Калаиду и её дочь, клянусь Эйленосом, заколочу слова обратно в твою поганую глотку! Как ты смеешь говорить такое о прямом потомке Аланфа?! Никакая чужеземка не сравнится с потомком Аланфа, пусть хоть все её родственники будут цари! А что это за речи про цивилизованные страны?! Мы, герийцы, по-твоему, кто – варвары?! Нет мудрее нашего обычая: дети царя равны друг другу, а если кто считает иначе, пускай убирается прочь к своим чужеземцам!
– Аланф хоть и был героем, но всего лишь подданным царя Клитомаха, а семья Талаи правит на Келенфе со времён Обретения – потомок такого рода достоин царства! От этого больше пользы Герии!
– Аланф, значит, всего лишь подданный. Ну всё, Аркипп, это уже чересчур…
Стражники потянули из ножен мечи, но тут у входа громыхнуло:
– Тому, кто достанет сейчас меч, ещё до восхода станет нечем его держать!
В привратницкую вошёл декадарх-эпистат Тилем, седовласый ветеран, ходивший в походы ещё с покойным царём Аркелаем, а по достижении преклонного возраста получивший непыльную должность десятника городской стражи. Рослый и сильный воин, чей тяжёлый бронзовый доспех покрывали многочисленные наградные знаки, а лицо и тело – не менее многочисленные шрамы, казался самим олицетворением силы и внушительности. Эол с Аркиппом замерли, вытянувшись и затаив дыхание, а грозный декадарх приблизился к ним и пристально заглянул каждому в лицо. Не опустить глаз под этим тяжёлым взглядом было сложнее, чем держать на плечах гору. Суровый лик ветерана, пересечённый страшным багровым шрамом от гисерской ромфеи, имел на подчинённых почти колдовское воздействие.