– С ними трудно. Но ничего… когда привыкаешь.
– Что вы делаете, если у нее кончаются нитки или она заканчивает что-то вязать? Ведь она не может вязать бесконечно одну и ту же вещь?
– Томер, медбрат, покупает ей каждую неделю несколько мотков разного цвета.
– Она понимает, что…
– Разного? Да. Не знаю как, чувствует пальцами. Томер пару раз приносил нитки одного цвета. Она бросала мотки на пол, раздражалась, как-то устроила истерику, еле успокоили.
– А когда заканчивает или…
– Я не знаю, как она понимает, что вещь закончена, – Фанни посторонилась, пропуская коляску, в которой сидел грузный старик, бросивший на Игоря сердитый взгляд и что-то визгливо ему крикнувший, но санитар, везший коляску, шел быстро, и Игорь не расслышал сказанного. – Она вдруг бросает вязанье на пол, будто вещь становится ей неприятна, будто на ней грязь… и, если ниток в мотках еще много, сразу приступает к новому вязанью.
– А то, старое? Что делают с ним?
– Что с ним делать? У нее под кроватью стоит коробка. Томер складывает туда, потому что время от времени, обычно по ночам, она опускает с кровати руку, нащупывает коробку, достает вязанье и перебирает пальцами. Наверно, это ее успокаивает. Когда коробка заполняется, Томер выбрасывает тряпки, не все, но большую часть, чтобы было место для новых. Так продолжается много лет.
– Она у вас…
– Я начала работать в «Бейт-Веред» в девяносто втором, Тами уже была здесь. Мне кажется, она тут с детства, но я специально не интересовалась. Простите, Игор, мне нужно…
– Извините, что отнял у вас время.
Он догнал Фанни, когда она входила в пустую комнату в конце коридора.
– Простите еще раз. Можно ли… Я хотел бы взглянуть…
– Я подумала, что вы захотите, – улыбнулась Фанни. – Если вы подождете полчаса, я закончу здесь и отведу вас к Томеру. Иначе он не станет с вами разговаривать. Сама я в северном корпусе не работаю, так что…
– Да, если можно.
Ожидая Фанни, он вернулся в северное крыло – в закутке, где недавно была Тами, беседовали двое врачей, одного Игорь знал: психиатр из «Абарбанеля», приходивший раз в неделю консультировать коллег по поводу особых случаев. Он и отца как-то осматривал. «Вы должны понять, – сказал он потом, – что максимум возможного – поддерживать состояние больного, точнее – минимизировать скорость угасания мозговых функций». Игорь и так это знал. Надеялся услышать что-то другое. Перестал надеяться. «Странно ведут себя современные врачи», – думал он потом. Прежде врач поддерживал в пациенте надежду – ради этого порой обманывал, не сообщал о характере болезни. А сейчас принято говорить правду – и больному, и родственникам. «Неизлечимо, можем только минимизировать…» Игорь старался обходить доктора… да, Гринштейн его фамилия… доктора Гринштейна стороной, а если доводилось случайно встретиться в коридоре, то опускал взгляд и сквозь зубы здоровался. Это было неправильно, но ничего поделать с собой Игорь не мог.