Корчмарь выглянул из-за занавеса и поставил перед нами кувшин с вином.
– Может, похлебочки? – предложил радушно. – Только-только сварили: нежнейшее мяско, подливочка, соусик. А к ней могу подать свежевыпеченный хлебчик… Желают господа?
Я поглядел на него, не отозвавшись ни единым словом, и усмешка на толстощеком лице корчмаря медленно угасла.
– Тогда не стану вам мешать, – прошептал он и исчез за занавесом.
– А я бы что-нибудь все-таки съел… – пробормотал Риттер, наливая вино в бокалы. Рука его слегка дрожала, но он не пролил ни капли.
– Станем есть и пить, ибо завтра умрем[1], – произнес я ироничным тоном.
– Не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем[2], – поэт был настолько при памяти, что ответил мне цитатой из Писания и, радуясь, что остроумный ответ ему удался, хлопнул себя по коленям.
Я пригубил из кубка, оценивая напиток. Вино, для своей цены, было недурственным, но быстро ударяло в голову.
По крайней мере – ударяло Риттеру, поскольку мне потребовалось бы несколько больше сего напитка, чтобы изгнать мрачные мысли, в последнее время лишь изредка меня покидавшие.
– Может, споем? – предложил Риттер, хотя язык его уже слегка заплетался. – Знаю одну провансальскую песенку…
– Нет, – сказал я решительно. – Я слишком трезв для провансальской песенки.
Риттер неспокойно заерзал на стуле – и тот опасно скрипнул.
– А может, нам стоит пройтись по городу? – огладил он козлиную бородку.
– Хайнц, ты знаешь, сколько стоит в Аквизгране[3] хорошая шлюха? – спросил я, поскольку догадывался, что у него на уме. – Цена их услуг – обратно пропорциональна состоянию моего кошеля, – добавил я.
Минуту он пытался переварить мои слова, кусая губу.
– Ну, мы могли б и поторговаться… – пожал он плечами. – А-а, вы в том смысле, что вообще нет денег?
– Гений, – подтвердил я в деланом восторге. – Истинный гений! Как вы это поняли?
– Вы как-то поосторожней бы с тратами, – сказал он, ткнув в меня указательным пальцем. – Со всем почтением, господин Маддердин, что-то денежки у вас не задерживаются… Вам надо бы доверить мне попечительство над общей кассой.
– Общей? Ха, не премину воспользоваться в будущем столь прекрасным советом, – сказал я кисло, поскольку Риттер начинал действовать мне на нервы.
Ведь такая уж была это общая касса, что я в нее вкладывал, а он – вынимал. И терпел я это лишь по одной причине. Знал, что, будь у Хайнца деньги, тот не стал бы прятать их в мошну, а пригласил бы вашего нижайшего слугу на пьянку, не забыв и о других развлечениях. Такова уж была его щедрая натура, хотя, увы, с оной не совместна была состоятельность.