Никто никогда не видел Аллу такой – дикое отчаянье – не злость, не ярость – настоящее отчаянье, смело все другие чувства с ее лица, голос звучал звонко и жалостно, слезы градом катились из полных боли глаз. Влас наклонился, поднял женщину, откинул капюшон с ее лица, поцеловал в лоб, прижал ладони к ее вискам, потом к затылку, отнял руки слегка стряхнул с ладоней невидимую паутину.
– Живи с миром, расти Агнессу. Она тебе Богом послана, не нами. Мы не достойны этого дитя.
Влас еще минуту постоял, держа Аллу за плечи, потом отпустил, подошел к Марине, коснулся лба девочки кончиками пальцев.
– Счастья тебе навеки, дочка. Расти. Прощай.
А потом, как будто морок отвел глаза – Влас медленно пошел в дверям, вышел во двор и растворился в дымке дождевой взвеси, вроде его и не было.
…
Среди бумаг, лежавших в конверте было все – свидетельство о рождении, карточка из роддома и записка Маши. В которой она полностью отказывалась от дочери по имени Агнесса и просила мужа и свою семью не оставить девочку на произвол судьбы. Участковый долго крутил бумажки, охал, крякал, потом плюнул и пробурчал
– А шиш с вами. Идите в отдел, записывайте, я позвоню туда. Сдавать ее – щас дел да бед не оберешься. Пока до нас власти доберутся, разбираться никто не будет. Пусть растет…
…
Вечером дождь стих, ласковая луна мягко светила в окна. Марина чуть постучала в двери спальни Димки и Аллы, и, дождавшись тихого “Да”, вошла, встав у входа. Димка спал на кровати, вытянувшись по швам и разинув рот, а Алла сидела у окна, повязав голову белоснежной косынкой, и держала девочку на руках. Агнесса мирно сосала грудь, шелковая шапочка в атласных ромашках аж подрагивала от ее усердия. Марина, подумав, что от всех переживаний у нее помутилось в голове , подошла ближе, Алла предостерегающе подняла руку.
– Тссс. Представляешь, у меня появилось молоко? Неужели так бывает?
После затяжных, уже предосенних дождей выглянуло солнце, да так и осталось на небе – яркое, жаркое, как будто и не начался сентябрь, а радостный, зелёный июнь на дворе. Уходило оно, правда, спать пораньше, да и вставало неохотно, поздновато, но зато весь день светило яростно, иссушая зрелые травы. Вода в реке была теплой, просто парной, хоть купайся, но давно прогремел Ильин день, берега опустели, хотя неверующая молодежь все равно ныряла с тарзанок, не обращая внимания на ворчание стариков.