Ее поверхность красивая и гладкая, только лишь ветер пускает временами легкую рябь.
– Нам нужно добраться к озеру прежде, чем мы продолжим путь.
Я вопросительно смотрю на него. На сами вопросы он редко отвечает, так что лучше буду смотреть с удивлением.
– Для того чтобы напиться перед тем, как мы пустимся в горы, – просто поясняет он.
А где же сложные ответы в индейском стиле сбивающие с толку?
Уперевшись одной ногой в начало обрыва, он галантно подает мне руку, словно приглашая на танец.
– Склон очень крутой, ступив, сразу беги вниз. Не забудь откинуть корпус назад. Даже если оступишься, ты покатишься вниз, как с горки, и приземлишься удачно.
– А если…
– Корпус назад и ничего не бойся, к тому времени, как ты окажешься внизу, я перехвачу тебя.
Я недоверчиво встаю на скат, хмуро гляжу на него из под полуопущенных ресниц, всем видом ещё раз давая понять, что затея оставляет желать лучшего, и бегу вниз. С каждым шагом набирая скорость все больше и больше, чтобы взлететь, как птица.
Но чем ниже я спускаюсь, тем сильнее приятное чувство полёта и легкости сменяется паникой.
– Я не смогу остановиться, я плюхнусь прямо в озеро, – тараторю, ничего не видя перед собой.
Стальной хваткой индеец ловит меня буквально в двух метрах от большой воды. Потеряв равновесие, мы оба катимся по мокрому берегу.
Наскоро освободившись из его слишком крепких объятий, я замечаю, что индеец даже не пытается встать. Наоборот, раскинув руки, словно на пляж пришёл, лежит и дышит полной грудью. По какой-то неведомой причине, вся эта ситуация кажется мне до ужаса театральной.
Не выдержав, я начинаю хохотать на весь лес. Смех льется рекой, забирая напряжение и унося его далеко за темные горизонты, а потом веселым эхом снова возвращается ко мне. Забытый мною детский гогот не прекращается, пока в конце концов у меня не заколет живот. Обхватив его руками, я падаю на колени сотрясаясь от судорожных вздохов.
Мэкхья же привстает на локтях и пристально смотрит на меня.
На его лице читается недоумение.
– Ты надо мной смеёшься? – угрожающим тоном спрашивает он.
Я замираю, нерешительно подняв на него блестящие от смеха глаза. Последние искры улыбки растворяются в морщинках у уголков губ.
Наступает напряженная тишина. После чего, он с деланным прищуром широко улыбается.
На душе вдруг становится так щемяще уютно, что я, не выдержав, спрашиваю: