Нет связи.
Конечно, могло быть, что шестой
просто не купил телефон. Хотя нет, у него же есть карта. Или не по
каждому устройству можно звонить. Или Иммигрантам доступны особые
пакеты, мало ли. Я все забывал, что мы разбиты по группам классовых
ролей, так что (сколько бы там Меркуцио ни чесал про то, что каждый
отыгрывает лишь самого себя) Версиана накладывает на нас
индивидуальные ограничения.
Из метро я выбрался на станции
Новогиреево, как и советовал Мерк. Карта работала исправно, мигая
зеленой иконкой неизвестного игрока на Федеративном проспекте. Туда
я добрался пешком, особо ни на что не отвлекаясь.
А на месте нерешительно остановился,
глядя на столпившиеся машины полиции.
Поначалу мне показалось, что на мне
висит то же залипание, что и совсем недавно на Меркуцио, и за мной
весь день будут кататься полицейские. Затем обнаружил, что я здесь
никому не интересен.
На углу одной из сохранившихся
пятиэтажек виднелся участок территории, огороженный лентами. Рядом
стояла машина с включенной мигалкой и карета скорой помощи.
Сотрудник замерял что-то рулеткой, второй стоял рядом и вносил
пометки в блокнот. На высоте четвертого этажа виднелось разбитое
окно.
Похоже, место преступления.
И еще огороженная зона целиком
светилась желтоватым оттенком настольной лампы. Манера свечения
сильно напоминала мне недавний квест в кальянной. Только там
свечение было зеленым. А здесь — желтое.
Подойдя ближе, я покрутился, смотря
на нарисованный мелом на земле силуэт.
— Проходите, пожалуйста, — посмотрел
на меня полицейский. — Здесь проводится расследование.
— Да, я понял, — сказал я и прошел за
угол. Конечно, тут проводится расследование.
И я, похоже, догадываюсь, кто именно
его проводит.
Здесь совершено убийство в
реальности. Версиана сгенерировала квест на основе поиска убийцы. И
шестой игрок его уже взял. Потому квест и видится мне желтым —
стало быть, он занят.
Я снова уткнулся в карту, выбрал
более удобное масштабирование. Шестой игрок, похоже, находился от
меня в паре десятков метров.
И я его увидел.
На бордюре, уткнувшись взглядом в
одну точку, сидел человек неопределенного возраста — может, лет
двадцать, может, ближе к тридцати, а может, и побольше. Он
непостижимым образом напоминал тряпичную куклу в натуральную
величину. Может, дело было в его круглой голове, простых чертах
лица и мешковатой одежде. А может, в нем жизни было не больше, чем
в той же кукле.