Самолёт летел очень низко; вот мелькнула кабина, хмурое лицо летчика в шлеме. К счастью, стрелять он не стал: очевидно, торопился догнать своих.
Паровоз дал гудок. Люди поднимались с земли, отряхивались. Только Кира по-прежнему стояла неподвижно.
Кряхтя и чертыхаясь, встала и Сима.
– Ничего-ничего,– утешала она Киру, попутно пытаясь сдвинуть девушку с места. – Приедем, обогреемся, обсушимся.
В теплушке было почти так же холодно, как и снаружи. Через четыре высоко расположенных стальных окошка в вагон лился холодный воздух, смешанный с паровозной гарью. Освещение предусмотрено не было, и потому в вагоне царил полумрак. Печка едва теплилась.
Кира с Симой еле отыскали своё место, с облегчением плюхнулись на деревянную скамью, и поезд покатил дальше.
– Эх, жаль, в туалет не успели! – рявкнула на весь вагон Сима.
Кира покраснела.
«Удобств» тоже не было, и потому на остановках из теплушек вываливалась взъерошенная масса людей с выпученными глазами и , никого не стесняясь, присаживалась тут же, у железнодорожной насыпи.
Проплыла за окошком платформа, на которой стояли танки, зачехленные пушки и цистерны с надписями «Огнеопасно», «С горок не толкать!»
Потом показались свежие воронки, трупы людей, лошадей, плачущие женщины. Тут же застыли разбитые повозки с домашним скарбом; лежали на земле, будто вывернутые каким-то великаном, телеграфные столбы.
Сима что-то говорила о молоке и яйцах, которыми можно разжиться в деревне, а Кира все хотела ей сказать, что едет на станцию «Фабрика» вовсе не за молоком и яйцами, но колеса поезда так усыпляюще стучали, что Кира закрыла глаза и перенеслась далеко -далеко…
И в сестринской, и на посту, и в ординаторской весь день только и было разговоров, что о новом хирурге. Ничего особенного не делая, он мгновенно очаровал все женскую половину отделения.
Впрочем, «половину»– слишком громко сказано. Собственно, мужчин на этаже было всего трое и самому молодому из них, Петру Сергеевичу, было уже сильно за пятьдесят.
Аля улыбнулась, вспомнив, как ее напарница, неопрятная сорокалетняя толстуха, и думать забывшая о мужчинах лет сто назад, неожиданно устроила целый скандал, утверждая, что кто-то бессовестно спер её висевший в общем шкафу новый белый халат.
И она была не одинока: все женщины отделения, от санитарок до заведующей- строгой степенной Ангелины Павловны- вдруг принялись чистить перышки. На свет божий были извлечены старые пудреницы с изображениями изящных женских головок на крышках; помады всех цветов и оттенков, от кроваво-красного до нежно-розового, почти бесцветного; броши, заколки; на ножках мгновенно появились изящные туфельки на каблуках вместо разношенных тапочек. Теперь зашедшему в ординаторскую или сестринскую могло почудиться, что он попал в парикмахерскую или салон красоты.