– А америкосы-то каким боком? Мы же для них тэрорыстычна организацыя. Людей вон пытаем. Я лично вчера замучил до смерти двух бабушек, полтора ребёнка и восемь китов.
– Эх, Поэт. Знаешь, люди – они везде одинаковые.
Я знал это. Просто хотелось обострения. Страстно хотелось обострения войны. Когда есть зло – обретает смысл добро. И борьба. Но в глубине души я понимал, что Киса прав. И что люди на разных концах света не больно-то отличаются друг от друга. Оголтелых фашистов хватало и в России, и в любой другой стране. Но моему добру срочно требовалось вырваться наружу. Воссиять героической звездой над полем боя. Или вдруг упасть прямо под сердце, как в той песне Владимира Высоцкого. Ах, эта песня. Она пела мне её тогда, весной, когда я только рассказал Ей, что уезжаю. Её голос звучал в моей голове каждый день, напоминая о том, что даже если я вдруг страстно захочу, я не смогу… Не смогу умереть.
– А ты у нас как Элвис? Поэт-песенник? – Киса явно любил этот момент фильма.
– Нет, я к женщинам так топорно не пристаю, гражданин Воробьянинов! Чего о Вас сказать не имею.
– Ишь ты какой!
И мы смотрели дальше, иногда подтрунивая друг над другом. Когда по экрану поползли титры, я закурил последнюю сигарету из привезённого с собой блока.
– Спорим, – мой собеседник хитро посмотрел на меня, – я смогу одеть одногривенную купюру себе на шею через голову так, чтобы не повредить её периметр?
– Ну, ты бы просто так спорить не стал, – насторожился я.
– Тогда попробуй сам, – он достал из верхнего ящика тумбочки ножницы. – Режь, как хочешь, но периметр должен остаться целым. У тебя гривня есть?
Я извлёк из кармана маленькую банкноту. Протянул ему.
– Нет, держи ножницы и попробуй.
– Спорить я с тобой не буду, хитрюга, но мне интересно увидеть, как ты это сделаешь, – контратаковал я.
Но Киса явно хотел посмотреть, как я буду ломать голову над этой, казалось бы, невыполнимой задачей.
Взял у него ножницы и задумался. Через несколько минут понял, в чем соль. Сложил купюру пополам, два раза надрезал не до конца вдоль границы справа и слева. Образовавшийся язычок отделил от края ещё одним движением ножниц. В результате у меня получился неповреждённый прямоугольник и торчащая внутренняя часть купюры, соединённая с периметром лишь в одном месте, висящая как галстук. Вырезав змейкой сердцевину, я с торжествующим видом продемонстрировал Кисе висящий на длинном закрученном серпантине целёхонький периметр.