Скоро обед. В лесу работают многие, не только мы, на расстоянии десяти-двадцати метров вижу других девочек. Все по парам, только я одна. Когда придет смотрительница, позовет всех. В желудке урчит. Поскорее бы пришла, а хотя…
Оглядываюсь на Аленку.
Она сползла на мерзлую землю и кутается в слишком большой для нее жилет. Я озираюсь по сторонам – все заняты, шумно, треск и грохот, девочки работают молча. Я подхожу к Аленке.
– Эй, – трясу ее за плечо.
Она не отвечает и не просыпается. У нее закрыты глаза. Она, кажется, не дышит – и стала холодной.
– Эй! – кричу я.– Помогите! Кто-нибудь!
Меня слышат. Повсюду оглядываются, но почти сразу же продолжают, выработка есть выработка. Норма сама себя не сделает. Я срываю с себя жилет, холод кусает за плечи, но я все равно заворачиваю Аленку, она становится смешной, круглой в двух оранжевых ватных телогрейках. Я согрелась работой, и от резкого перепада начинает трясти.
Я встряхиваю Аленку и пытаюсь согреть. Дышу на нее. Тру ей щеки и уши. Она не открывает глаза.
Тогда я хватаю ее прямо с двумя жилетами на руки. Она ужасно тяжелая —кто бы мог подумать, такая маленькая и худая, а весит как самое огромное бревно, а может, и тележка. Я пытаюсь удержать Аленку на руках, несу ее к смотрительницам, они там, чуть дальше затерриторией лесозаготовки, готовят обед. Почти ничего не вижу, пот течет по лбу, волосы растрепались и лезут в глаза, зато пахнет табачным дымом, я иду правильно.
Они ведь не откажут, правда?
– Что происходит, воспитанница?
Это голос Лян Ксилань. С ней Женя Тё, у нее две полоски. Сквозь пелену я вижу, что обе приближаются ко мне. У них наготове электроплетки. Мне все равно.
– Помогите. Она холодная и не дышит.
Я думаю о Маришке.
Ее ведь спасли, правда? Она выжила. Все будет хорошо. «Солнышко» не такое уж кошмарное место. Здесь не умирают.
Лян Ксилань замахивается плеткой. Электрический удар обжигает плечо.
– Убирайся отсюда, шагом марш. Самовольное оставление рабочего места. Наказание – карцер!
Аленка падает на землю. У нее запрокинута голова, а глаза теперь открываются, и они стали белыми и замершими, как льдинки. Она похожа на Первоцвета – того, словно бы чужого, с дырой в черепе.
Я падаю сверху и пытаюсь вдохнуть свое дыхание в рот. Папа учил меня этому. Правда, так спасают утопленников. Еще он показывал, как запустить сердце – надо аккуратно, но с силой толкать ладонями грудную клетку.