На свет я появился 22 мая 1887 года в Лозанне (кантон Во, Швейцария). Увитый плющом домишко, в котором я родился, и по сей день стоит на эспланаде Монбенон, откуда открывается вид на Женевское озеро и Альпы. Да, моя мать произвела меня на свет во время путешествия. Мне было уготовано стать её вторым и последним ребёнком, а её первому отпрыску – как и я мужского пола – исполнилось к тому времени двадцать три месяца. Мои родители были английскими подданными. Отцу, Отто Синклеру Ллойду, тогда, кажется, перевалило за тридцать, и я собираюсь не откладывая поведать вам о нём всё, что мне известно, ибо его я почти не знал и посему хочу поскорее покончить с этой частью биографии.
Итак, ростом отец был чуть выше среднего. Красивым назвать его было трудно: ему явственно не хватало внешнего благородства, но весьма гладкие каштановые усы и борода, а также высокий лоб интеллектуала, должно быть, придавали его виду бесконечную элегантность. Талантов же у него не наблюдалось никаких. Однако в образованности ему отказать было нельзя: он в совершенстве владел греческим и латынью и даже неоднократно брался за переводы античных авторов, но будучи страшным лентяем, ни одного перевода он так никогда и не закончил. Кроме того, он увлекался изрядным количеством наук, в особенности астрономией, и я даже отчётливо помню, как мы с ним – или же дело было позже и с матерью? (тут память меня подводит) – настраивали большой аппарат, через который можно было смотреть на Луну. Но из всех качеств моего отца прежде всего стоит отметить лень и дилетантство, которые превращали его в человека хотя и интеллигентного, но серого и совершенно ничем не отличающегося от всех остальных образованных людей планеты. Я вспоминаю презрительные слова Оскара Уайльда, который был женат на сестре моего отца и на дух его не переносил: «Это самый заурядный человек из всех, с кем я знаком». Среди его добродетелей первое место занимала, пожалуй, трезвость: воздержание от табака и алкоголя. Мать не упускала случая напомнить мне, что ни разу в жизни он не притронулся ни к сигаре, ни к бокалу вина. Однако же в его любовных делах мне всегда виделось, уж и не знаю почему, нечто мрачное. Забыл сказать, что он страдал от увечья плеча, да и вообще крепким здоровьем похвастаться не мог. Он жил на ренту и получал приблизительно сорок тысяч франков доходов. На моей матери он женился, когда та была ещё молоденькой шестнадцатилетней сиротой и бесприданницей, только что закончившей пансион. Невысокого роста, русоволосая, она, судя по фотографиям той поры, была чертовски привлекательной, почти красавицей, вдобавок в ней чувствовалась та лёгкая вульгарность, которая мне как раз особенно по нраву. Но до чего противоречив был её характер! Моя мать – такая, какой её знал я – обладала решительным умом, практичностью во всём, неутомимой предприимчивостью, добрым сердцем, умеющим, однако, ожесточаться, силой воли, озлобленностью, переходящей в агрессию, и прежде всего любовью: с жаждой жизни, жизни на широкую ногу, с ненавистью ко всему мелочному, посредственному, ограниченному. Моя мать – женщина необузданная. Любопытно, что я унаследовал точь-в-точь все достоинства и недостатки месье Ллойда, но что странно, я обнаружил, что мне достался, причём полностью, и характер матери. В итоге я с малых ногтей был откровенно ленивым и вместе с тем деятельным, любвеобильным и равнодушным, а к двадцати годам в результате сочетания всевозможных унаследованных черт и атавизмов, а также сотен факторов влияния среды, мне было суждено, наконец, стать человеком двадцатого столетия, иначе говоря, существом, наделённым самыми прекрасными свойствами души на земле.