– Отлично, – она постукивала пальцем по столешнице. – А что насчет погребённых?
– Это все, кто покидает земли Пяти провинций и уходит в картины, перемещая разум и душу в иной мир, где они перерождаются во множестве воплощений без воспоминаний о жизни здесь. Ими могут быть как сами создатели, так и рождённые без искры творца, и тогда они отправляются во вселенные родственников или друзей… иногда в Тэрру, но для этого требуется разрешение губернатора.
– Могут ли создатели влиять на собственный мир после погребения?
Мартин покачал головой.
– Только если осозна́ют себя.
– Всё верно, – Элайна удовлетворенно кивнула. – И какова будет твоя роль как куратора в таком случае?
– Помогать погребённым освоиться в новом мире во время первого воплощения.
– Да. Но ты должен понимать, что после этого кураторы должны самоустраниться и не вмешиваться в ход событий, что бы ни происходило во вселенной картины. Так может продолжаться многие годы, пока развитие мира не замедлится и он не «заснёт».
Вполуха слушая сестру, Мартин полулежал на столе, подперев рукой голову, и тоскливо теребил уголок тетради с конспектами.
– Элли, – жалобно проскулил он, – может быть пойдем, посмотрим на ярмарочные стенды?
– Их установят только завтра, – непреклонно отозвалась та. – Вот завтра и посмотрим, – её взгляд скользнул по конспекту брата. – Мартин, – она вздохнула, – мы час говорили про «уснувшие» миры, а у тебя везде написано «мёртвые». Ты чем вообще меня слушал?
Юноша резко выпрямился, уставившись на свои записи, и болезненно скривился.
– А можно не переделывать?
– Нельзя. Между двумя этими понятиями огромная разница. Ты помнишь, какая?
– «Уснувший» мир – это старый мир, где остановилось развитие и замерло течение энергий, – прилежно ответил Мартин, в надежде, что ему позволят не переписывать конспект.
– А ещё?
– А ещё… иногда создатели усыпляют свои картины умышленно и даже запечатывают их, чтобы никто не мог туда попасть.
– Хорошо. А «мёртвый»?
– Когда вся жизнь на картине погибла, но сердце мира при этом продолжает биться.
– Молодец, – сухо похвалила Элайна. – Теперь исправляй.
Мартин с тихим ворчанием принялся переписывать всё заново, склонившись над тетрадью, в то время как его строгая наставница встретилась взглядом с Мирэллом, наблюдающим всю эту сцену с другой стороны стола, и вымученно улыбнулась. Мартин был неисправим, как бы она его ни муштровала.