Русские писатели о цензуре и цензорах. От Радищева до наших дней. 1790–1990 - страница 33

10 октября 1824 г. он пишет Вяземскому из Михайловского: «Я было и целую панихиду затеял, да скучно писать про себя – или справляясь в уме с таблицей умножения глупости Бирукова, разделенного на Красовского». Бируков («гонитель давний мой») придирчиво отнеся к тексту «Кавказского пленника» (1821), потребовав в числе прочего замены выражения «небесный пламень».

Поручив в 1823 г. Вяземскому издать «Кавказского пленника» по возможности без цензурных искажений, он пишет 14 октября из Одессы в Москву:

Зарезала меня цензура! Я не властен сказать, я не должен сказать, я не смею сказать ей дней в конце стиха. Ночей, ночей – ради Христа, ночей Судьба на долю ей послала. То ли дело. Ночей, ибо днем она с ним не видалась – смотри поэму. И чем же ночь неблагопристойнее дня? Которые из 24 часов именно противну духу нашей цензуры?..» «Имябоязнь» и «словобоязнь», столь присущие логократическим режимам, где царствуют одни только «слова, слова, слова…», очень хорошо были знакомы поэту. Посылая свои «бессарабские бредни», среди них послание «К Овидию», он пишет Бестужеву: «Предвижу препятствия в напечатании стихов к Овидию, но старушку можно и до́лжно обмануть, ибо она очень глупа – по-видимому, ее настращали моим именем; не называйте меня, а поднесите ей мои стихи под именем кого вам угодно (например, услужливого Плетнева или какого-нибудь нежного путешественника, скитающегося по Тавриде), повторяю вам, она ужасно бестолкова, но, впрочем, довольно сговорчива. Главное дело в том, чтоб имя мое до нее не дошло, и всё будет слажено». Уловка вполне удалась: Бестужев напечатал «К Овидию» в «Полярной звезде» на 1823 г. без подписи, поставив вместо нее две звездочки.