– Ты с ними не спорь, меня не выгораживай! – наказал сыну. – Ни к чему это. И мне не поможешь, и себя загубишь. Так что, если что прикажут подписать – не робей и не ерепенься – подписывай! Это я тебе, как отец, говорю!
Темный силуэт отца будто съежился, ощетинившись растрепанной ветром пышной шевелюрой и широкой бородой, как у сказочного старца. Саша резко обнял, прижался к нему, как в детстве, когда обида какая грызла, а словами не сказать. Только тогда он в живот ему лицом закапывался, пряча слезы, а сейчас склонился к плечу, сжав зубы, проглатывая комок, что застрял в горле. В смятении чувств было и желание защитить, заслонить собой родного человека, и самому спрятаться от надвигающейся бури, сметающей на своем пути каждого, кто попадал в ее завихрения.
– Прорвемся, сынку, не сумневайся, прорвемся! – успокаивал отец, похлопывая его большой узловатой ладонью по спине. – Мы с тобой вон как живем, дружно, прорвемся… – Михаил смолк, промокая слезу крепко сжатым кулаком.
Саша взял себя в руки. Отстранился от отца. В доме тихо спали Анна с сыном – его оплот, его крепость, которую он будет охранять всю свою жизнь, стараясь сделать жизнь близких красивой и безоблачной, насколько сможет.
– Батя, я на курсах до конца лета буду. Когда смогу, прибегу. А Анка пусть у своих поживет. Мне так спокойней будет, там народу много, если что – защитят. Женьке скажу, он за тобой присмотрит…
– Не надо! Я что ребенок малый, чтоб за мной смотреть! – обиделся Михаил.
– Ну, ладно, батя, не сердись, не хочешь, не надо, Женька и так сюда каждый день заглядывает, – Саша грустно улыбнулся. – Да, а паспорт мне не положен, военный я человек. По окончании курсов дадут мандат, направят куда-нибудь. Сейчас чистка идет. Поснимают немало… потому нас и призвали, замену готовят.
– И пускай отправят куда подальше! – обрадовался отец. – Там затеряешься, или еще как, и забудут о тебе. Главное, не вспоминай, что ты поляк. Говори мало, с друзьями будь осторожен, не привечай кого ни попадя, с начальством не спорь. Держи свое при себе, – он еще много чего хотел наказать сыну, но замолк. Видел: не маленький уже, да и умом господь не обидел.
Усталость от трудного дня дала о себе знать.
– Ну, на боковую что ли? Жинка тебя заждалась, или уснула? – стараясь замять неприятный осадок от разговора, Михаил пошутил.