Мысленно ругаясь, Бера стискивала уголки подушки. От ярости дёрнула их в сторону. Вены вздулись, засветились голубым. Затрещала ткань, выпуская мягкую набивку. Белые перья, щекоча соски и живот Беры, рассыпались по постели и крепкому мужскому заду.
Она тупо уставилась на упругие ягодицы.
Рядом с Берой, закрыв одеялом голову, лежал мужчина. Девичья кровать была ему коротка, поэтому ноги торчали в ажурном изножье. Бледные узкие стопы точно принадлежали не Ёфуру.
Но кому?
Бера лихорадочно оглядела постель и себя: ниже на простыне и на внутренних сторонах бёдер остались недвусмысленные следы близости с мужчиной.
На полу валялись два кубка, пустая тарелка. Огрызки фруктов были рассыпаны по плетёному саварскому ковру. Кресло опрокинуто, письменные принадлежности веером рассыпаны возле стола, словно их смели с него резким взмахом.
Наверное, так и было.
Сдерживая крик отчаяния и злости, Бера зажала рот ладонью.
«Нужно вспомнить. Самой. И вести себя соответственно: подумаешь, с кем не бывает. Конечно, со мной не бывает – точнее, не бывало».
Прижимая ладонь к горячему с похмелья лбу, Бера мысленно возблагодарила богов за то, что родители с её старшим братом уехали на смотрины, иначе её немедля обручили бы с этим неизвестным мужчиной.
Эта мысль вынудила Беру уставиться на стену, где вчера между стойками с мечами висели водяные часы. Теперь, опрокинутые, они не могли подсказать точное время. Моргнув, Бера посмотрела в окно, но по холодному освещению не поняла, это раннее утро или просто пасмурно.
Родители могли явиться с минуты на минуту, звон брачных цепей и бубнов уже зазвучал в раскалывающейся голове Беры, и это заставило её действовать.
Бера потянула одеяло с головы незнакомца. Тёмно-рыжие кудри, высвободившись, рассыпались по подушке. У Беры перехватило дыхание.
«Нет, только не он, нет-нет-нет!» – молилась она.
Вслед за растрёпанными кудрями показалась белёсая кромка кожи, у виска зачернённая размазанной обводкой глаз, острая скула, ухо с тонкими колечками пяти золотых серёжек.
Внутренности Беры падали в бездну, ей казалось, что она в кошмаре, разум отказывался принимать такую действительность, а отяжелевшая рука всё тянула одеяло, пока не обнажила чувственное, по-женски красивое лицо.
Закрытые глаза чародея Кнэфа были густо обведены чёрной краской по традиции его южной страны. Полные губы тоже казались очерченными. Матовая бледная кожа, как у холёных красавиц, выдавала примесь северной крови.