– Ты когда дома будешь?
– Вот уже подъезжаю, милая. Не дуйся, пожалуйста.
Ольга нажала отбой. Дома быть совершенно не хотелось. Казалось, что ванна – это единственное место, где можно чувствовать себя в безопасности, а за дверью – квартира, которая из уютного семейного гнезда мгновенно превратилась во вражескую территорию, по которой носятся чужие дети, и какая-то незнакомая женщина хозяйничает на кухне.
Ольга простояла под душем, пока не хлопнула входная дверь – вернулся Таля. Она заставила себя накинуть халат и вышла.
С неприятным нытьем под ложечкой услышала оживленный разговор.
– Милая, садись, все готово, – радостно и услужливо пригласил муж.
Дочка ерзала на стуле и уже что-то радостно жевала. Ольга почувствовала себя преданной собственным ребенком.
А на столе словно скатерть-самобранку расстелили: деревенские деликатесы – сметана, домашняя колбаса и сало, нечто овощное в банках, выпечка, огурцы и помидоры размером с голову новорожденного, ну и суп. Всё хозяйственно разложено по тарелкам и салатникам, причем именно тем способом, который так раздражал Ольгу, она называла это «как для свиней», то есть навалено какими-то неаккуратными кучами, а суп налит по самую каемочку, сунешь ложку, и жирный бульон польется на ее любимую скатерть в бело-красную клетку. Мысль о том, что посторонняя женщина трогала ее посуду, вызвала в Ольге приступ гнева, хотя она понимала, что гостья старалась угодить.
– Я смотрю, вы тут похозяйничали от души, – ровно сказала Ольга.
– Вы уж не обижайтесь, раз Виталик мне разрешил у вас побыть, я вот тут помочь захотела. Дочка у вас просто умница, помогала мне, – гостья улыбнулась Даше.
– Понятно. Я сегодня очень устала, жара неимоверная, так что есть совсем не хочу. Вы тут продолжайте без меня, у вас с Виталиком, наверное, есть что из детства повспоминать, ну а я прилягу. Раз уж вы, Света, взялись помогать, то и посуду помоете, очевидно. Так ведь? – Ольга улыбнулась через силу.
– Конечно, мы все поможем! – Виталий прекрасно знал свою жену. Она всегда сначала сопротивлялась его решениям, ну а потом, будто внутри у нее был предохранитель, не разрешающий ей открыто бунтовать, почти со всем молча соглашалась.
«Хорошо быть добреньким за чужой счет», – формулировала про себя поведение мужа Ольга, но ничего не могла сделать и ни разу не высказалась ему прямо, а зажимала обиды в себе. Так они и жили.