Даже в самый разгар лета Эрида проводила собрания королевского совета в одной из высоких башен крепости, представлявшей собой сердце Нового дворца. Этот круглый зал казался строгим и серым, напоминая старого седовласого стражника. Окна были распахнуты настежь, чтобы комнату освежал ветерок, поднимавшийся от воды. Дворец стоял на острове в дельте Большого Льва и был со всех сторон окружен устьем и речными каналами. Благодаря воротам вода вокруг замка оставалась чистой, но остальная часть дельты была запружена галерами, торговыми лодками, купеческими кораблями, баржами и суднами королевского флота, которые беспрерывно заходили в громадную столицу и покидали ее.
Советники расположились за столом, во главе которого восседала Эрида, и внимали лорду Ардату. Старик стоял, тяжело опершись на крышку стола, и сдавленным, посвистывающим голосом зачитывал очередное письмо. Каждые несколько секунд он останавливался, чтобы откашляться в носовой платок. Лорд Ардат давно забрался на утес смерти и жил на нем вот уже больше десятилетия. В какой-то момент Эрида перестала опасаться за его здоровье.
– Таким образом, я смиренно… – Он снова закашлялся. Эрида поморщилась, чувствуя, как начинает саднить ее собственное горло. – …Предлагаю Вашему Величеству руку и сердце, дабы мы могли объединить наши судьбы. Я молю вас принять мое предложение. Пусть песнь, посвященная нам, разлетится от Трекийских врат до славных садов Аскала. Ваш до конца своих дней, Осковко Трековик, лорд Пограничья, кровный принц Трека… – Далее перечисляются все титулы, которыми любит хвастаться этот грязный тролль, – закончил Ардат, опуская письмо на стол.
«Какое точное описание», – подумала Эрида. Она встречала принца Осковко лишь однажды, но этого было более чем достаточно. Тогда, в военном лагере, он был с ног до головы покрыт отходами, потому что напился до бесчувствия и упал в выгребную яму. Слой зловонной грязи и винный смрад помешали ей понять, красив он или нет.
Лорд Торнуолл стремительным движением потянулся за письмом. Он был худ и невысок – даже Эрида превосходила его ростом; волосы мужчины уже тронула седина, но борода по-прежнему оставалась такой рыжей, что, казалось, не уступала по свирепости воинам, которыми он командовал. Он не снимал доспехов даже в зале заседаний, как будто ожидал, что сидевшие за столом советники вдруг начнут нападать друг на друга. Прищурившись, он изучил письмо, написанное неаккуратным почерком, а затем – печать и подпись, оставленные на бумаге.