Соотнести местность с реальной страной не удавалось. Холмы везде были холмами, трава – травой, и деревья облетали так же, роняя листья на прохладную землю.
Иви достала из сумки небольшой блокнотик в мягкой обложке и угольный карандаш.
Усевшись настолько удобно, насколько это было возможно в постоянно подпрыгивающей коляске, девушка начала схематично набрасывать неспешно проплывающий пейзаж.
Это была одна из ее милых странностей, над которой посмеивались родственники и немногочисленные знакомые: зарисовывать все на свете. Иногда рисунки выходили кривобокими, иногда – довольно неплохими, но так или иначе, они перестали быть просто увлечением, когда Иви решила поступать в Парсонс.
Учеба взбесила ее в первую же неделю: Иви представляла себе старейший колледж искусств совсем по-другому. В ее мечтах это были полеты фантазии, бессонные из-за вдохновения ночи, живопись – фантастические миры на холстах… Но ночи оказались бессонными не из-за наплывов вдохновения, а из-за зубрежки древнегреческих ордеров. А рисовать нужно было кувшины и головы.
Через полтора года рисования кувшинов бунтарская душа не выдержала, и Иви, отчислившись с курса и победоносно ткнув в бесстрастные окна колледжа неприличным жестом, стала рядовым фотографом-фрилансером.
Закончив картинку, Иви перекусила очередным бутербродом и задремала, убаюканная покачиванием.
Солнце уже медленно катилось к закату, когда коляска подъехала к большим воротам. Иви проморгалась, с интересом разглядывая тонкую ковку створок. Двое мужчин в строгой форме распахнули ворота, и коляска покатила по аллее. За воротами оказался целый мир: сад со статуями и фонтанами, небольшие домики, о назначении которых пока приходилось только догадываться, и самое главное – огромное здание, больше похожее своими размерами и великолепием на настоящий дворец. Коляска остановилась у большого крыльца, на котором толпились девушки. Их было около пяти десятков; большинство – со своими гувернантками.
Через некоторое время на крыльцо вышла высокая, очень худощавая и очень морщинистая женщина. Одета она была в строгое платье; волосы, тронутые сединой, были уложены в узел на затылке, а поджатые губы выражали вечное недовольство.
– Добро пожаловать в академию Сен-Рур, – заговорила она поскрипывающим голосом и с ярко выраженным гавкающим акцентом.