о женщине (от которой – и к которой – все свои бесконечные жизни без оглядки бежал).
Итак – Цыбин (который у мастерской артиста – художника, поэта или ещё какого скомороха) поджидает, когда распахнётся дверь, и можно будет приступить к изучению анатомии творческого индивида (и попытаться мумифицировать невидимое).
Итак – царевич Пентавер (уже убийца отца), который – сам в роли артиста (к которому пришли свои же «цыбины»-вивисекторы); здесь подмена понятий сопровождается подменой душ (для чего их словно бы мумифицируют).
Итак – псевдо-Илия (герой первой части), вышедший из подземелья метро: казалось – повторяется восход Чёрного Солнца; разве что – действия героев теперь трактуются посредством древнеегипетской «посмертной» (магической) мумификации.
Итак – все они вспомнили о женщине; причём – не просто о псевдо-Еве (любой сестре, жене, матери), а о той – с которой был полностью несовместим: ни от альфы до омеги, ни от омеги к альфе – сколько ни возвращайся к истокам Стихий, они всегда замутнены желанием обрести очертания во-плоти; но – и забыть нельзя.
А ещё – тот (прозревший) Пентавер (к которому пришли его «цыбины») прекрасно понимал всю бессмысленность даже вероятной своей с ней совместности: они оба были полны до краёв, и нечего было к каждому из них прибавлять, но и убавлять тоже было нечего.
Так и совершаются подмены: сейчас ты «маленький» творец (убийца «всеобъемлющего» – назвавшийся его псевдо-именем, загоняющий объем в плоскость твоего «ви’дения»), а через миг – ты уже жертва, к тебе подходит очередной версификатор реальности, твой личный Цыбин.
Есть ли в мире что-либо иное?
Есть. Логосы. Тонкость мира. И нет их (казалось бы). Есть корпускулярная пыль (с грубой пустотой меж ничтожных частиц).
И вот (меняя скрепы логосов на нечто более понятное): сделайте нам понятно – отсюда начинается любая смерть рассудка) он не мог не вспомнить о женщине; но – в любом случае «он» оказывается кем угодно и исполняет любую функцию (палача и жертвы, или даже перевозчика между мирами)
Итак – женщина; «он» (любой «он») – вспомнил о «ней»; другое дело – что его с нею разделенность оборачивалась бессмысленностью ещё большей (порой ему казалось, что вся жизнь – любая жизнь – искусственно составлена из сравнения бесконечностей и отсутствий); тогда – он опять возо-