Интерес вызывает то, что может быть спасено умом и мужеством «маленьких людей». «Целое» можно разглядеть, лишь забравшись на кратер Везувия.
Непокорённая и непокоримая природа – предмет описания путевых заметок «Восхождение на Везувий». Это не та природа, что вознаграждает за разрушительность, присущую городу, она сама разрушительница – такой она была, во всяком случае, пока Везувий был активен. Но разрушает она не так мрачно и безжалостно, как разрушают общественные отношения, – вулкан берёт скорее звуками и красками, даже серый цвет пепла «светился серебром, словно живой, к тому же лунное сияние придавало ему тончайший оттенок розоватой лазури»>49. Словно «вторая натура» города, Везувий одновременно грозен и чарующ: и тут, и там, повинуясь необходимости, люди должны оказывать упорное сопротивление жизни: согнанные с насиженных мест очередной катастрофой, они снова и снова селятся на склонах Везувия, словно вознамерившись «провести здесь жизнь в беспечном забытьи благословенных трудов»>50.
V
В 1926 году денежный источник Зон-Ретеля иссяк. Внезапно прервался книгоиздательский проект. Дальнейших его следов не обнаруживается. Семья, жившая в Германии, рассчитывала в скором времени на новые финансовые поступления и настаивала на том, чтобы он возобновил прерванное обучение и приобрёл солидную профессию. В Позитано никакого будущего у него не было. Бабка, прислав 3000 лир, выкупила его из долгов (которые, по уверению самого Зон-Ретеля, были совершенно необходимы для поднятия престижа). В мае-июне 1927 года он вернулся в Гейдельберг, где в следующем году защитил докторскую диссертацию.
Период, проведённый в Позитано, дал три теоретических очерка, написанных на машинке Клавеля, с многообещающими и громоздкими названиями: «О теоретическом комментарии к Марксову учению об обществе», «Об обосновании теоретической экономии как строгой науки посредством ответа на вопрос: как вообще возможно человеческое общество»>51. Эти наброски стали подготовкой к диссертации «О критике субъективистской экономики»>52. Первый из них завершался решительной фразой: «Итак, мы хотим первым делом построить философию как крепость нашей последней надежды». Этюды Зон-Ретеля, напечатанные в этой книге, нужно рассматривать на фоне этих сочинений.
Обсуждение этих работ с друзьями он вёл тогда с большой осторожностью: «Свои тогдашние идеи я как безумный держал в тайне и оберегал от малейшего ветерка. Я был чудовищно уязвим и чувствителен. В своей правоте я был абсолютно уверен, но – лишь наедине с самим собой»