Когда широкая спина Орлова скрывается за дверью ванной, я прохожу в кухонную зону. Падаю на барный стул и прячу лицо в ладонях. Это какой-то сюр… Сумасшествие чистой воды. Я не знаю, как в нем уживаются два настолько разных человека. Серый кардинал, координирующий работу, может быть, всех спецслужб, и… Машин дядюшка. Даже то, что он позволяет мне коснуться этой части своей жизни – странно. Очень странно. В его деле так не принято поступать.
– Я слушаю, – говорит он, вернувшись в комнату.
– А Маша где?
– О ней не беспокойся. Ты же пришла обсудить возникшую вокруг твоего отца ситуацию?
Не совсем, но с чего-то же нужно начать?
– Да.
– Я не могу сказать тебе ничего, кроме того, что уже известно адвокату Ивана Сергеевича.
– Черта с два ты не можешь!
Удивленный моей вспышкой Ринат чуть приподнимает брови. Его взгляд соскальзывает, задерживается на моих губах и опускается ниже. Прямо к моей яростно вздымающейся груди. Означает ли это, что он все еще заинтересован? Быстрым движением языка прохожусь по губам. И плотнее сжимаю бедра. Какая я дура все-таки! Не следовало мне спешить. Нужно было и впрямь заехать домой. Принарядиться. Накраситься, чтобы скрыть рану в уголке рта и тени под глазами, выдающие возраст.
– Ты можешь все.
Так же медленно его взгляд возвращается к моим глазам.
– Боюсь, ты слишком преувеличиваешь мои возможности.
– Да брось, Орлов. Все знают, кто у вас решает такие вопросы.
Он ничего не отвечает. Просто смотрит. Так… внимательно, будто посредством глаз препарирует мои мысли.
– И в чем, по-твоему, мой интерес?
– Интерес? – бормочу, словно под гипнозом.
– Да. Почему я должен тебе помогать?
Я уверена – он давно уже знает, что я решила ему предложить. И от того его губы брезгливо кривятся, прежде чем он успевает вернуть на лицо маску невозмутимости. Я себя почти ненавижу в этот момент. Стыд бьет наотмашь огненной плетью. Вся моя бравада растворяется, исчезает. Будто оправдываясь, я умоляюще шепчу совсем не то, что планировала:
– У отца сердце. Случись что – в камере он вряд ли получит необходимую помощь.
Орлов молчит. Молчит так долго, что я, собравшись с силами, сама подставляюсь под перекрестный огонь его глаз. И в тот момент ломаюсь, не выдержав их чудовищной мощи.
– Пожалуйста, – шепчу, облизав губы, – я для начала прошу не так много. – Хватаю его руку, глажу. Отец – это все, что у меня есть. И, если честно, сейчас я жалею себя. Не его. Ведь если с ним что-то случится, я останусь совершенно одна. А у меня и так немного причин держаться за эту жизнь. Отец, считай, самая стоящая.