– Как ты можешь так говорить о маме? – возмутился Митя.
– А что ты думаешь, она там была?
– Может быть, это было очень давно? Или ей просто нельзя нам это рассказывать?
Арина задумалась. Маму она тоже любила.
– А ты еще почитай, пожалуйста, Митенька, ну почитай нам еще.
Митя посмотрел на нее и зажег бра над своей кроватью.
– Только я буду тихо, – сказал он.
– Да, да, – восторженно прошептала Аря – так тихо, что и сама себя почти не слышала, чувствуя движение губ и близкий шелест своего шепота. – Про избушку.
– «Столетняя избушка, – ясным шепотом читал Митя, – мало пострадала в этом холодном климате. Пропитанные морской солью стволы плавника только почернели и кое-где покрылись лишаями, а внутри были свежи. Немало путешественников находили приют в этой поварне по пути на остров или обратно, и все заботились об исправности ее двери, висевшей на кожаных петлях, и крыши, на которую нужно было время от времени подсыпать землю».
Часть слов казались Арине странными, хоть и захватывали воображение, и она начала мысленно сбиваться с дыхания. Как-то незаметно для себя она стала представлять огромные плавники, как у карасей с озера Красавица, только очень большие, и поварню, где повар орудовал возле жарко натопленной плиты.
– Митя, – спросила она, – когда мы вырастем, мы с тобой ведь доберемся до бухты Тикси?
Он задумался, воображая теплую хижину на берегу великого полярного моря.
– Да, – сказал Митя, – обязательно доберемся.
– Ты в нее веришь?
– Верю.
– Что бы ни сказала мама?
– Что бы ни сказала, – ответил он, задумавшись. – А ты не передумаешь?
– Нет, – сказала Арина решительно и как-то очень серьезно.
– Что бы ни произошло? – продолжал настаивать Митя.
– Что бы ни произошло.
Они снова замолчали. Арина вылезла из-под одеяла и села на край Митиной кровати.
– Обещаешь? – спросил он.
– Обещаю. Ведь бабушка сказала, что мы оттуда пришли. И этот, Ломоносов, тоже сказал. Обещаю, – повторила она, но неожиданно для самой себя ей и этого показалось недостаточно. – Клянешься?
– Да, – откликнулся Митя, и Арина легко коснулась его руки.
Митя чувствовал себя ужасно уставшим, как будто это он сам проехал на собачьей упряжке по широкой речной долине своей прозрачной бесконечной страны. «Я клянусь», – одними губами повторил он, перевернулся на бок, потом на живот, вытянул руки, снова вспомнил об избушке, о которой сейчас читал, обнял подушку и почти мгновенно уснул без сновидений. Тихо-тихо, чтобы не разбудить брата, Арина встала с края кровати, все еще чувствуя себя во власти видения, подумав, что ей совсем не хочется спать, да и совсем не нужно спать в такую чудесную ночь; подошла к темному оконному проему с редкими огоньками за стеклом и смотрела, как там, за двойными рамами, продолжает падать теплый медленный снег ранней зимы. Потом все же сказала себе, что становится холодно, что можно вернуться под одеяло и представлять себе бухту Тикси. Счастливое, все еще неожиданное, беспричинное волнение наполняло ее дыхание; и, не заметив, что засыпает, она уснула.