Не вовремя вспомнилось, как блестящая от дождя чёрная кожанка обтягивала его плечи. Ему шло больше, чем растянутый отцовский свитер, обычно висевший мешком на когда-то тощей фигуре. В сочетании с чуть вьющимися прядками волос и вовсе невероятно притягательное сочетание. И даже в полумраке было заметно, как сильно куртка потрёпана временем, как зашаркан воротник. На костяшках пальцев виднелись какие-то неровности и наросты, словно он не раз разбивал кулаки до мяса. Сукин сын.
А ещё я помнила, как его безжалостно дразнили «отбросом» в школе. Не так уж и много о нём знала. Лишь что он жил в Блэксайде, как пренебрежительно называли в городе полумёртвый район, полный наркоманов, бродяг и прочей грязи. Бывшее гетто, даже сохранившее название «чёрного» квартала. Мы никогда не общались тесно, никогда не дружили: вряд ли у девочки из хорошей семьи могло быть что-то общее с блэксайдовцем. Только эти взгляды с последней парты не раз поселяли мурашки вдоль позвоночника. А теперь он заявился в мой дом и грозил изнасиловать, если пойду в полицию…
Горло больно сжалось, сдерживая горячий тугой комок. Я вдруг посмотрела на всё с другой стороны: Фостер не дал напарникам причинить мне серьёзный вред, как вполне могло произойти с моей-то везучестью. Почему? В память об общих учителях и выпускном, на который не пришёл? Не вязалось это с образом безжалостного отморозка. Не сходилось. Настоящие подонки не пренебрегли бы шансом всю ночь развлекаться с молодой девушкой, если она, конечно, не родственница Годзиллы, а я совсем не считала себя дурнушкой.
Выходит, Джеймс Фостер не такая сволочь, какой хотел казаться в глазах других.
Успокоиться всё равно не удавалось, и я снова прокручивала в голове каждый кадр этого дешёвого маски-шоу. Чтобы не свихнуться, заняла руки тем, что старательно отдраила пол в гостиной от грязи, не жалея маникюра. Больше всего следов было у той самой стены, к которой меня прижимали грубые лапы Молчуна, всё-таки оставившие на плечах некрасивые синюшные пятна.