– Заходи. Что так поздно?
– Спал.
– Я так и думала. Все солдаты после фронта гаразды спать.
Она в темноте провела его в маленький закуток за печкой.
– Снимай шинель… раздевайся.
И, словно боясь, что он передумает, обхватила его шею, стала торопливо-бесстыже целовать его в губы, щеки, шею…
– Намаялся на фронте, теперь отдохни…
…Анна слышала, как Сергей вышел во двор и ждала, когда он вернется, но сын не приходил. Мать встала, вышла на кухню и села на неостывший от сыновнего тепла топчан. «Уговорила все-таки Полина. Ни одного солдата не пропустит, – недовольно подумала она. – Вот сучка!»
Петр находился в Лутугино – шахтерском поселке недалеко от Луганска. На паровозе, вместе со своем постоянным старшим напарником машинистом Максимом Корчиным, им предстояло взять двадцать вагонов угля. Подогнали паровоз к погрузочной площадке шахты и остановились – пути занимал порожняк и его надо было перегнать на другие пути. Максим – пожилой машинист лет пятидесяти с седыми, перепачканными угольной пылью волосами, торчащими из-под замасленной форменной фуражки, сердито сказал Петру:
– Куда все пропали? Сбегай в диспетчерскую и узнай, где уголь, и пусть освободят пути.
Петр пошел к пропыленному угольной пылью, черному от грязи, – что было обычным для шахт, – зданию диспетчерской. Через дверь изредка входили и выходили люди, внутри слышался шум. Петр вошел в комнату и увидел, что в ней находятся человек сто, одетых, в основном, в шахтерские робы. Некоторые сидящие за столом были одеты, как конторщики. Большая часть присутствующих стояла. Было душно от махорочного дыма и вспотевших тел. Шел какой-то серьезный разговор, все были разгорячены. Пока Петр осматривался, пытаясь понять, что здесь происходит, к нему обратился человек, ведущий это собрание, в чистом, но уже достаточно потертом костюме:
– Товарищ, ты с какого участка?
Петр непонимающе смотрел на него. Все повернули головы к нему, ожидая ответа.
– Ты голову не отворачивай! – раздался голос. – Говори, кто тебя прислал?
Петру стадо обидно до слез за то, что люди увидели его физический недостаток и обратили на него внимание. Он понимал, и это было не раз, что сказано было не с целью, чтобы подчеркнуть его уродство, а просто лишь бы выделить его из присутствующих. Но он обиделся. Всю жизнь ему приходилось слушать сознательные или товарищеские насмешки по поводу наклоненной головы, и он никак к этому не мог привыкнуть. Внешне он старался не проявлять своего недовольства, но в душе саднило от обиды. Петр внешне спокойно, но внутренне зло, ответил: