День второй. Огнем и гусеницами.
Спали все тревожным, неглубоким чутким сном, но все же проснулись относительно отдохнувшими около семи утра, когда солнце стало пробиваться через сгустившиеся за ночь облака над столицей. Несмотря на стрельбу в соседних кварталах, на Окоповой улице до девяти утра было тихо.
Продрав глаза, Витольд, зябко поежившись, пошел осмотреться, повесив на плечо МП40. Заодно и облегчился за углом дома без лишних глаз. Вокруг него была обычная городская застройка – трех- и четырехэтажные многоквартирные дома, брошенные своими жителями, либо ушедшими отсюда из–за военных действий, либо выселенными ранее немцами в ходе чисток. Кое-где уже успели побывать мародеры: в ряде квартир были выломаны двери, и в комнатах царил бардак – содержимое шкафов, столов и комодов было вывернуто прямо на пол, ветер гонял по комнатам пух из разодранных перин и подушек.
– Пожрать бы, – вслух сказал кто-то из повстанцев. То ли Рык, то ли Зенка – Вит не понял.
Со снабжением едой у повстанцев, мягко говоря, было не очень, как и с оружием, и с боеприпасами. Восстание началось без толковой подготовки: что уж греха таить, многие из руководителей его почему-то наивно рассчитывали захватить город за считанные часы, да еще оперативно получить помощь от подходящих советских войск с востока, а заодно по воздуху – и от западных держав. В действительности же повстанцы воевали третий день на подножном корме. Поэтому Витольд решил осмотреть ближайшие дома в надежде найти хоть что-то съестное.
В трех наспех осмотренных им квартирах не нашлось ничего интересного. Он решил подняться на второй этаж и поглядеть там, как вдруг услышал сверху негромкий детский плач. Перехватив поудобнее оружие, повстанец, стараясь не шуметь, поднялся по лестнице. Двери в двух ближайших квартирах были снесены с петель, но третья, запертая, выглядела целой. Поразмыслив, Витольд постучался в нее:
– Добрый день! Я боец Армии Крайовой, откройте, пожалуйста! Мне нужна вода…
– Уходите! У нас ничего нет! – раздался из–за двери срывающийся девичий голос.
– Простите, пани, я просто искал чего-нибудь поесть и попить, – честно сказал повстанец. – У вас все нормально?
– Ничего у нас нет, уходите!
Судя по голосу, ей было лет шестнадцать–семнадцать.
– У вас есть хотя бы вода?
Из-за двери ничего не ответили, но Витольд явственно ощутил страх, словно бы струящийся, как дым, через замочную скважину двери. Потом с той стороны двери снова раздался плач – на этот раз совсем маленького ребенка, лет четырех–пяти: