– Мартин Вик.
– Не знаю, – ответил я, и Ренник состроил недоверчивую гримасу. – Кроме шуток, со мной он не разговаривает.
– Так ты с ним сидишь десять часов кряду…
– Записываю все, что он делает, и зову Сатти, если попросит.
– Ты, похоже, в рубашке родился.
– Ага, – подтвердил я. Вот только рубашка была смирительной.
Я обошел Ренника и перевернул газету на конторке. На первой полосе красовалась фотография нашего заключенного, Мартина Вика. Он сидел на больничной койке и ел хлопья с молоком. Фотографию сделали из коридора на мобильный телефон.
«Серийный убийца приканчивает жратву».
– Черт подери. – Я поглядел на Ренника.
– Не в мое дежурство, меня к завтраку всегда сменяют.
– Если Сатти увидит, он тебе в глаза нассыт. – Я посмотрел на дату. Утренний воскресный выпуск. Через несколько часов увидят все. – Где взял?
– В регистратуре во время перерыва.
– И не подумал об этом сообщить?
– Не в мое же дежурство, – сказал он.
– Но ты же у всех выворачиваешь карманы?
Персонал сюда проходил только после досмотра. Присутствие санитаров, уборщиков, даже врачей и медсестер было строго регламентировано. Охраннику вменялось в обязанность обыскивать каждого.
Телефоны проносить было запрещено.
Ренник насупился:
– Конечно у всех.
Мы оба обернулись, когда Сатти с обеспокоенным видом вышел из палаты Вика. Я заслонил собой газету на конторке.
– Секунда найдется, Эйд? – спросил Сатти.
– Конечно…
Я вывернул карманы, сдал Реннику телефон и расписался. Последовал за Сатти на некотором расстоянии, не желая сразу сообщать плохие новости.
Стены закрывала пленка.
Вдоль них стояли ведра со штукатуркой и мусором. Ремонт отложили до смерти Вика.
Сатти придержал дверь туалета, будто приглашая меня в свой кабинет. Я нащупал выключатель. Сюда не заходили неделями, возможно, это было самое чистое помещение в здании. Я присел на раковину. Сатти закрыл дверь и прислонился к ней, чтобы никто не вошел и не вышел.
– Вик говорит, что не просил меня звать…
– Просил. В записке. Если я ее неправильно понял, то извини, что притащил тебя сюда.
Сатти слушал меня молча. Только выражение лица менялось.
– Ладно, – наконец произнес он. – Верю. Значит, написал записку и хотел, чтобы ты сходил за мной. К чему бы это?
– Думаешь, умирает?
– Он уже несколько месяцев умирает. Привык уже, наверное, умирать. Не-а, тут что-то другое. Он как будто… не знаю… напуган.