– Витамин С, – бормотал Виктор Иванович. – Порезать бы яблочко…
Из тех яблок, что он купил у вокзала, осталось одно – скукоженное, в парше, и Виктор Иванович привередливо сморщил нос.
– Все сожрали? – взревел он трагически. – Дрянь какая…
Никуня отодвинула яблоко, которое резко, почти на лету подхватил Брахман – с хрустом откусил добрую половину и пошел прочь. Виктор Иванович, пораженный столь агрессивным выпадом, перестал трястись, а Никуня захлопала глазами, провожая прямую спину Брахмана, удаляющуюся к крапиве вокруг бурелома.
Борис тоже наблюдал за Брахманом. Тот скользнул через недотрогу, не задев ни стручка. Перемахнул через поваленное дерево, швырнул на него рубашку, стащил майку и, полуголый, с безволосым торсом, задрал голову к дымному солнцу, ползущему над кронами, через которые лучи проникали, словно через сито, – некое упражнение, видимо, дающее отстраненному Брахману душевное равновесие среди публики, далекой от его сложных интересов.
Борис тоже перелез через бревно и встал рядом с Брахманом, косясь на прозрачные глаза, которые ушли в неведомый мир и не замечали ни товарищей, ни леса, ни даже солнца. Ни постороннего, который разглядывал его с дружелюбным интересом.
– Йога? – спросил Борис, обозначая себя.
– Йога, – прошелестел Брахман одними губами, с явным посылом «отвяжись», – так, что Борис качнул головой и сказал вслух:
– Уклончиво.
Тонкие губы Брахмана дрогнули.