Работа спорилась; сильные и ловкие руки за полчаса реконструировали безнадежную рухлядь, преобразовав в нечто обманчиво пристойное. Девушки помогали, чем могли; заботливая Никуня сбегала с термосом в вокзальный буфет, и лишь Лима шугалась прохожих, будто в тетеньках с авоськами или в патлатых подростках, которые мели асфальт клешами, ей чудился загадочный муж. Наконец погрузились и поехали. На лавках трясло, и туристический табор растекся по кузовному периметру, амортизировав вибрацию рюкзаками и палатками. Вдоль улиц, где грузовик поворачивал на перекрестках, мелькали старинные здания с рельефными рустами, но потом за бортом потянулись поля, уходящие в небо ровными рядами; один лишь раз попалось село – ободранная колокольня, избы с резными наличниками, ворота жалкого рынка, кирпичный коровник с неизбежным декором – красным орнаментом «МИФИ», украшавшим серый фасад. Опять наползли тучи, запахло сыростью; ветер бил в лицо, и Галя накинула капюшон. Борис видел, что она прячет глаза, – то, что казалось простым в электричке, теперь, когда они вдвоем лежали на чьем-то «колобке» с прицепленным котелком, она будто жалела, что опрометчиво позвала с собой первого встречного.
Пока попутчики спасались от ветра и немилосердной тряски, кутаясь в ветровки и куртки, лишь Кэпу все было нипочем – он сидел спиной к дороге, откинув голову, и его львиную гриву полоскало по ветру, точно пиратский флаг. Одной рукой он обнимал гитару, а к другой припала похожая на растрепанного котенка Лима.
– Не в первый раз к нему сбегает, – негромко пояснила Галя. – Муж, видите ли, рисовать не дает. Кэп у нас бог Аполлон – покровитель искусств… Кирку стихи писать заставляет, Лимку – малевать… Я не знаю, я человек темный… но если что-то нарисовано, то нарисовано. Художник Иванов двадцать лет картину писал, а палочки-крючочки… одним движением ноги – извините…
– А его жена? – спросил Борис стынущим голосом. Галя усмехнулась.
– Подвинется… по гроб жизни ему благодарна – от бывшего избавил, – она смотрела на битый, изуродованный наездом дорожный знак на повороте и не заметила, что Борис вздрогнул. – Там странная история… мужиков много с придурью, но тот особенный был. Диван и телевизор – без ящика не жил, любую передачу смотрел, не то что футбол… вплоть до «Ленинского университета миллионов».