– Да уж. Вестфальского короля Жерома местная шляхта и белорусские помещики встретили с цветами, устроили торжественный обед. Мы-то вовремя ушли. Спасибо Платову… Однако надежды на освободителей, – он поморщился, как от зубной боли, – быстро тают. Мне уже доложили, как ведут себя победители. Просвещённая нация! – вскочил со стула, будто тот ужалил его, и подошёл поближе к Багратиону, посчитав, видимо, что рядом с ним безопаснее. Однако выглядеть стал в сравнении с прославленным полководцем тщедушным, мелким, не спасал даже расшитый золотом мундир. Между тем пыл возмущения не растерял, ибо со стороны себя не видно, и он гневно витийствовал, потрясая кулаком: – Образец для подражания! После обеда они унесли с собой не только оставшееся угощение, но даже фарфоровую посуду, завернув её в скатерти. Солдаты и офицеры обшарили дома, забрали вино, продукты, вещи, разграбили предместья. Господь всемогущий! Орды Чингиз-хана были дисциплинированнее. Эти ведут себя как шайка разбойников.
Неверовский со товарищи внимали молча, только на скулах ходили желваки. Когда пар из губернатора вышел и кипение поутихло, Дмитрий Петрович с каменным лицом спросил:
– А что Жером? – ожидал ли он, что брат Наполеона распорядится пресечь мародёрство и примерно наказать виновных? Или худшие подозрения уже перерождались в уверенность, и он только желал услышать ей подтверждение?
– «Король Ерёма», – зло процедил сквозь зубы Максимович. – Так его прозвали. У него на уме одни развлечения: балы, обеды, парады и пани, паненки, сябрыны…
Багратион усмехнулся, перевёл для ясности:
– Подруги, значит. А тут ещё распутица. Сам знаешь, какие у нас дороги. Нам-то это на руку. Мы люди привычные. А они уже заскулили: «Чёрная языческая Русь!» Однако Жером, други мои, – это ещё не вся армия, не стоит расслабляться. Дураков везде хватает. На рассвете выступаем. Гнать буду нещадно. Ступай, Дмитрий Петрович, готовь своих к маршу. Нет, постой-ка… – оглянулся на прикрытую дверь, крикнул: – Денис Васильевич!
Дверь отворилась сию же секунду, будто ждала зова, и в комнату вошёл подтянутый гусар, небольшого росточка, со смешным носом-пуговкой и лихими усами. Неверовский видел его прежде и знал про его отвагу, воинскую доблесть. Казалось, что этот, уже не очень молодой человек, родился в мундире, с саблей в руке и с гусарскими усами. И не удивительно: вместе с отцом, кавалерийским офицером, ещё мальчишкой кочевал с его полком и воспитание получил армейское.